По следам дикого зубра (Зубры на Кавказе)Вячеслав Иванович Пальман

По следам дикого зубра

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ::ЗЕЛЕНЫЕ ЛИСТЫ ИЗ КРАСНОЙ КНИГИ

Глава третья

 

 

источник: aldebaran.ru

Перейти к содержанию книги

Надежды и поиски. Новые сотрудницы. Конфликт с директором. Домашние разговоры. Зубры едут в Крым. Переписка с Лидой Шаровой. В Гузерипле. Заповедник под угрозой.

1

И снова теплая общая комната в кишинском доме, жаркие разговоры за поздним ужином, когда собирались все зоологи. И новости после походов: кто то видел седого тура, кто то усмотрел в скалах рысь с малышом, где то обнаружена пещера. Две маленькие косули спят в углу, за окнами гудит лес, острое ощущение отшельничества еще больше объединяет. Как одна семья.

Борис Артамонович вдруг спрашивает:

— Сколько сейчас заповедников в стране? Знаешь, Миша?

— Почти сто. Их общая площадь двенадцать миллионов гектаров.

— Не площади поражают, — подхватывает Насимович, — а размах научной работы, прирост живого на этих территориях, открытие тонких экологических связей. Вот мы установили, что здесь обитает шестьдесят три вида диких животных, сто тридцать две формы птиц, что в заповеднике около трех тысяч оленей, почти восемь тысяч туров и более десяти тысяч серн. А сколько можно и нужно иметь, какие меж ними и растительностью связи, кормовой потенциал леса, луга?

— И как поведет себя новый зубр? — подсказал Борис Артамонович.

— Да, проблема, — подтвердил Насимович. — Горы, непривычный корм, новая среда. Нужно искать место под первый зубровый парк, изучать кормовые угодья, солонцы — словом, все, о чем нам говорил Андрей Михайлович.

— И волки, — вспомнил зоолог Теплов. — Мы еще не справились с ними, они уничтожают едва ли не половину приплода копытных.

— Ну, теперь им трудно. — Насимович засмеялся.

Все знали, что Теплов застрелил за год девять хищников, Задоров — пять.

Работа удивительно скоро сдружила зоологов и егерей. Их объединяла нетерпимость ко всему, что мешало заповеднику. Они любили весь этот зеленый и строгий мир леса, лугов и скалистых хребтов. Они готовились к приему зубров.

В восьми километрах от поселка облюбовали южный склон хребта Сосняки. По этому склону к реке чуть не на каждом километре бежали ручьи, рассекая лес и луга на отдельные участки. Сосна стояла только поверху, на голых скалах. Зато какие лиственные рощи разрослись по увалистому берегу! Какие роскошные луга устилали свободные от леса места! Обилие трав и света на полянах, крупные, редко стоящие дубы и липы, хорошая защита от северных ветров, наконец, два естественных солонца между скал, откуда бежала железистая вода, — словом, более подходящего места для зубров не сыскать. И от поселка близко, загон будет под присмотром.

Кожевников работал на старых, уже заросших огородах. Здесь будет картошка, брюква и свекла для подкормки зверю. Как и в далекие прошлые годы, когда еще было естественное стадо.

Его друг Телеусов прямо молодел среди добрых людей. Все время разговор о зубрах. Он начинал то! Его Кавказ! Старый егерь бодро ходил, смеялся, то и дело вытирая слезы на глазах, и ничем не выдавал болезни, которая вцепилась в него. Грудь иной раз сдавливало, дышалось плохо, особенно по непогоде, усталость валила с ног. Но держался. Так хотелось увидеть новых зубров, снять с души тяжесть невыполненного долга. Он понимал, что в гибели стада нет его вины или вины его друзей, что война, голод, другие обстоятельства… Но чувство горечи продолжало жить. Может, и сердечная боль отсюда? День, когда доведется ему увидеть на Кавказе зубров, будет для него днем награды за все пережитое.

Михаил Зарецкий чувствовал себя в горах преотлично. Быстро овладел полузабытым искусством верховой езды — тем высшим искусством, когда всадник и конь становятся единым целым. Постепенно учился, с помощью Телеусова и Кожевникова, читать азбуку гор: звериные следы, голоса птиц и деревьев, понимать оттенки дроздиной песни, слушать тишину альпики. Не без гордости он сказал об этом Алексею Власовичу, когда они вечером сидели у костра.

— Жизня свое знает, Миша, — Телеусов ответил бодро. — Жизня идет своим путем, а ты чувствуешь, как возвертаются картины из прошедшего и благость подступает к сердцу. Вот так же сиживали мы с твоим папаней у костра, винтовок из рук не выпускали. И тогда все было красиво до страсти. Но таилась в той красоте опасность великая, смерть, мы воевали здеся и за зубра, и за свои жизни, и за твою тоже. Доси не потерял я охоты смотреть и радоваться. Ужель еще где есть такая красота?..

— Есть, Власович. Под самой столицей тоже красота великая, там древность русская вплелась в природу. Но есть и порушенные места. То усадьбу снесли, то парк вырубили, то речные берега истоптали. Случается, и безоглядно воюют с природой. Будто она постоялый двор, а не дом родной.

В такие часы у костра Михаил стал понимать, что его дом, его родина и призвание — здесь. Если бы еще отец и мама переехали в Майкоп, чтобы рядом, вместе!..

2
 

Дела позвали Михаила в дорогу. Он выехал в Майкоп.

Перед выездом он с радостью оглядел поселок ученых. Домики выглядели красочно, вокруг них все цвело. Голубые заборчики весело обозначили улицу. На днях в поселке загорелся электрический свет. Правда, робкий, желтенький, но и с такими лампочками стало веселей. Придумал это Задоров. Он привез из Майкопа маленькую турбинку с динамо машиной. Устроили деревянный желоб, направили в него один из ручьев, под сильную воду подставили турбинку. Проводку вели от дерева к дереву. Радовались, словно дети. Тем более что со дня на день ожидали пополнение — зоологов и ботаников. Станция называлась уже комплексной, штат ее возрастал.

С новичками молодой Зарецкий встретился в Майкопе. Они как раз собирались в горы.

Когда Михаил пришел в управление, там стояли оседланные кони. Братья Никотины готовили грузовые вьюки. А в комнате наверху хохотали две девушки: они переоделись в дорожное и теперь рассматривали себя в зеркало — коротко стриженные, в мужских брюках, резиновых сапогах, грубых блузах с закатанными рукавами. Аборигены горной страны…

Зарецкий поговорил с егерями, они сказали, что директор хотел его видеть. И тут, гулко топоча сапогами, из дома вышли новые сотрудницы.

Впереди шла черноглазая брюнетка, такая хрупкая и тонюсенькая, что брючный ремень едва не перерезал ее. Она смело подошла к мужчинам и сказала Зарецкому:

— Я вас знаю, видела на Моховой. Помните, когда студенты объявили сбор денег для покупки зубров за границей? Я слушала, как вы говорили. Меня зовут Веля Альпер, ботаник. Приехала сюда работать. Не одна.

И сделала полшага в сторону, открывая свою подругу.

Перед Зарецким стояла скуластенькая миловидная девушка и часто моргала, словно больновато было ей смотреть на солнечный двор своими большущими и ясными глазами. Было в ее лице что то твердое, мужское, но эти глаза, светлые волосы и милая улыбка все таки оставляли впечатление бесконечной женственности.

— Лидия Шарова, зоолог, — сказала она, знакомясь. — Вы приехали с Киши? А мы отправляемся туда. С нами еще двое, но они поедут завтра: лошадей нет. Я вашу фамилию слышала в Ленинграде. Но это не вы.

— Это мой отец, — сказал Михаил. — Учился там. У Шимкевича, по моему.

— У, как давно! Профессора уже нет много много годов. Но там помнят и его и вашего отца.

С шумом распахнулось окно на первом этаже. Держась обеими руками за рамы, во все окно выставился крупнолицый, с необъятной грудью и плечами богатырский человек. Голосом, от которого вздрогнули кони, он сказал:

— Девочки, пора, пора. Каждый час дорог. Хлопцы, давайте… А вы — Зарецкий? Тогда ко мне на разговор.

Окно захлопнулось, Михаил удивленно посмотрел на девушек.

— Директор! — со значением сказала Шарова. — Ждать он не любит. Идите.

— Сейчас пойду. Но прежде расскажу кое что о дороге и Кише.

И Зарецкий отправился с обозом. Шел минут двадцать, рассказывая об Аскании Нова, Кише и сотрудниках. Лишь у окраины города остановился, тут девушки взобрались на седла и тронули коней, а он стоял и смотрел им вслед.

Они обернулись вместе и помахали ему. Тогда Зарецкий пошел назад.

Директора в кабинете уже не оказалось. Голос его гремел за домом, у сараев и конюшен. Михаил присел у стола и погладил массивного бронзового зубра. Со стены на него смотрела косматая голова другого зубра — чучело с очень выразительными стеклянными глазами. Когда то оно украшало псебайский дом великого князя.

Директор рывком распахнул дверь. Поздоровались. Рука у него была железная. Выглядел он еще внушительней, чем в оконном проеме. Грудь, живот, щеки, глаза, губы — все у него было полнее, чем положено по норме.

— Слушай, Зарецкий, — командирским голосом спросил он, — ты, это самое, зубров хотишь в заповедник? Без моего ведома и согласия?

Он так и сказал: хотишь. Смешно. И грустно.

— Да, такое решение есть в комиссии по зубру при Академии наук. Надо вернуть их в древнее место обитания. Долг человеческий.

— Так. Долг общий, а забота моя. Кормить то я их буду?

— Природа позаботится. Ну, на первых порах и мы тоже. Зимой.

— Это ж хлопот!.. А кто деньги даст? Может, в другой какой заповедник?

— Здесь они жили тысячи лет. Не пугайтесь. Это будет еще не скоро. Года через два, а то и через три.

— Два года — пустяки. На Кише приготовились? Никак не выберусь туда. Хлопоты без конца. Ты в Москву? Так вот, пособи одно дело пробить. Перемены я задумал, товарищи подсказали. Придвинуть руководство ближе к производству. Вот что.

— Заповедник — не производство. Это наука.

— Шутишь! Еще какое производство! Надо иттить в ногу с народом, деньги делать на месте, а не надеяться на государство. Что на одну дотацию сделаешь? А мы сами как бы на деньгах сидим. Лес у кого? Пиловочник, дранка, дрова? Орехи тож, пушнина какая ни на есть!

— В заповеднике нельзя рубить стрелять. За по вед ник!

— Значит, пусть трава пропадает на лугу? Ни сам не гам, ни тебе не дам, так? Не согласный я! Просеки нужны? Нужны. Вот и лес. В общем, так: я перевожу управление из Майкопа в Гузерипль. Поддержи там, в комитете. Объясни.

— А дорога? До Гузерипля только на вьюках. Не навозишься.

— Будет и дорога, были бы деньги. Деньги я сделаю. Какие еще возражения?

— Ученые весь сезон в горах. Но зимой приезжают в город обрабатывать материалы, писать труды. Им нужна постоянная связь с университетами, с другими учеными. А Гузерипль отрезан зимой от мира. Сложности им создаете.

— Ну, ты, это самое… В общем, решено и в крае согласовано. А вот зубры… Может, повременим с ними? Когда разбогатеем, тогда и примем. Сперва хозяйство наладить надо. Так и скажи там: директор деньги просить не будет. Мы и зубров скупим по заграницам, нечего по копейкам в народе собирать. Тут тыщи под ногами.

Зарецкий ушел. Ну, кажется, «повезло» заповеднику! Расспросил, кто он такой: руководил мельничным трестом в Ростове и что то там не сумел. Определили на спокойную работу.

3
 

В Краснодар Михаил ехал расстроенный. Все вспоминал директора. Рассказывая о нем дома, постарался внести в эту историю побольше юмора. Смех, да и только!

Отец слушал серьезно, постукивал пальцами по столу. Сказал коротко:

— Вреда понаделает. Не везет заповеднику с директорами. Что он о зубрах думает?

— Спросил, нельзя ли подождать. Я, конечно, высказался. Нельзя. И так ждем более десятка лет. Ты ведь тоже дни считаешь?

— Будет кавказское стадо, можно умирать спокойно… — Отец вздохнул. — Кто отмахивается, а кто действительно ждет не дождется.

— Ты, как Телеусов, принимаешь прошлую гибель зубров на себя. — Сын рассердился. — При чем здесь ты? Война их съела! Вы сделали все, что могли. Чего терзаться?..

— Повзрослеешь, поймешь. Есть в человеке великая ответственность за все происходящее. Хочется оставить после себя мир получше, поустроенней, чем он был. Вот с этих позиций…

— Еще год или два — и Кавказ получит зубров. Все идет к тому. Помех не вижу.

Зарецкий строго посмотрел на сына.

— Ты газеты читаешь? Мир под угрозой. Этот Гитлер… Не прошло двух десятилетий, как опять пушки наготове.

— Не надо о войне… — Данута Францевна обняла их обоих. — Расскажи лучше о себе, сынок, о своих друзьях. А мы послушаем.

В теплом доме родителей ему было так хорошо, так покойно, как это бывает только в детстве. И разговор пошел добрый, смешливый, но вертелся он все таки около зубров, отец с сыном обговорили между делом каждую деталь. Вспоминали, конечно, друзей, было радостно, что Задоров, Телеусов, Кожевников остались верны старому своему призванию, что увлеченная молодежь тоже переняла от стариков влюбленность в природу.

— Новое пополнение прибывает, — сказал Михаил. — Я встретил в Майкопе двух девушек. Не убоялись медвежьего угла! С хорошим настроением поехали.

— Дурнушки, поди, — шутливо спросила мать. — Прячутся от людей.

— Что ты! Напротив…

— Ты познакомился, надеюсь?

— А как же! Зоолог Лидия Шарова. И Веля Альпер, ботаник. Славные девушки!

Отец вышагивал по комнате, руки за спиной, что то обдумывал. Остановившись перед Михаилом, сказал:

— Мы вот тут обсуждали с мамой… Как ты смотришь, не перебраться ли нам опять в Майкоп? Ты будешь близко, старые друзья. Мне предлагают лесничество, смогу наведываться на Кишу, в Гузерипль, вдруг и помогу чем нибудь. Что то мне в этом городе не по себе. Ты у нас один. Появится своя семья, дед с бабушкой и пригодятся.

— Категорически одобряю! — весело крикнул Михаил. — Меня Москва не удержит, хотя и много там для души и ума. — Он засмеялся. — Я ведь сам хотел вам предложить… Категорически одобряю!..

— Не помешают бирючьи настроения науке? — Зарецкий, похоже, шутил, но была в этом вопросе и озабоченность.

— Напротив! Мои руководители Мантейфель, Гептнер и Кожевников стараются привить ученикам страсть к походам, к диким уголкам природы. Успех с зубрами — дело их рук. Когда восстановим стадо, их имена будут вписаны в историю России. Не только полководцами и строителями славится государство, правда, папа?

— Видимо, так. Кажется еще Фабр говорил, что земледельцам и украшателям нашей планеты почему то меньше везет с историей, чем воителям и королям. История помнит Кира, Чингис хана, Македонского, Карла, названного даже Великим, но забыла тех, кто создал плужок, нашел виноградную лозу и стебли ржи, кто построил каналы в пустыне и превратил дикие места в чудную пашню или сад. Грустно… Да, вот что хотел узнать: сроки намечены?

— Еще не знаю. Детали вырабатывает комиссия по зубрам. Создается наша, советская Племенная книга зубров и зубробизонов. Продолжается отбор и оценка гибридов. Очень нужен еще один чистокровный зубр!

— Вы продолжаете сбор денег в зубровый фонд? Я послал свой вклад.

— Дело идет, движется. Из копеек и рублей собралось около семи тысяч.

— Сколько стоит один зубр?

— Шведы оценивают своих по восемь тысяч золотом.

— Вот как! — Андрей Михайлович даже присвистнул. — Какую ценность мы утеряли! Пятьсот зубров. По восемь тысяч!..

— И столько же в Беловежской пуще, — поспешил добавить сын. — Правда, там сегодня уже есть двенадцать голов. Поляки приобрели в Германии Гагена и Гатчину, но они были уже в возрасте, поэтому купили Борусса, Бискайю и Бизерту. Парадокс, папа! У них в резервате, таким образом, разводятся не чистые беловежцы, а кавказско беловежские гибриды. Вот что натворил один ваш Кавказ! Но на польской земле есть и чистые беловежцы, более десятка, уцелели в Пшине, где зубропарк князя Плесса. Плесская линия.

— Ты отсюда в Асканию Нова?

— Нет, в Москву. Документы для Племенной книги уже в комиссии.

— Ты входишь в состав этой комиссии?

— Да, папа. — И Миша покраснел. Понимал, какая честь.

 

4
 

Летом 1937 года из Москвы в Асканию Нова выехали сотрудники Комитета по заповедникам и ученые биологического отделения Академии наук.

Отсюда на постоянное местообитание отправляли первую партию гибридных зубробизонов. В Крым…

Эта неожиданная новость как гром обрушилась на Михаила Зарецкого. Он срочно приехал в Комитет по заповедникам. Настроение у него было отчаянное.

— Почему не на Кавказ? — с обидой спрашивал он в комитете. — Ведь мы готовили стадо для Кавказского заповедника! Там основное обиталище зубра. Кто принял такое решение?

Заместитель председателя комитета Макаров, который после смерти Смидовича руководил заповедниками, вышел из за стола, сел рядом.

— Обижен? Гневаешься, что обошли Кавказ? Послушай меня. Вот некоторые аргументы. Природные условия в Аскании схожи с крымскими больше, чем с Кавказом. Опасность неудачной акклиматизации для зверя меньшая. Ну, и письмо из местного Совета…

— Какое письмо? — Зарецкий уже догадался.

— Директор заповедника просил отсрочить перевозку зубров на год другой. Ссылался на условия: не готовы к приему.

— Да это же ложь! — Михаил вскочил. — Директору не хочется, как он выразился, лишней обузы! Мы готовы. И место давно выбрано. Ладно, мне можете не верить. Так почему не спросили у Насимовича, который лучше знает?

— Насимовича на Кише уже нет. Он будет работать в комитете. Ты, Михаил Андреевич, возьмешь на себя заботу о сохранности зубров. Научным сотрудником поедешь. Помощником у тебя будет зоолог Шарова. И пожалуйста, не торопи нас. Время летит быстро. Придет твой час.

— И все таки… Мы в Аскании готовили зубров для Кавказа, знаем их поименно. Кто нибудь из них ушел в Крым?

— Ни одного! Вот список. Зубрицы Канна, Дора, Гроза. Все стельные. Все от Бодо. Еще бык Лев. Ну, отлегло?

— Почему Насимович ушел?

— Не сработался с директором.

— А если я не сработаюсь?

— Не будет этого. Можно уступить раз… Мы знаем, что за человек руководит заповедником. Снять его пока нельзя, директора поддерживают в крае. Насимович погорячился, у них там… Впрочем, дело прошлое. Послушай моего совета. Поезжай в Асканию, побудь при операциях перегона, перевозки. Поучись на ошибках, которые неминуемы, чтобы не повторить их потом. А оттуда — в горы. Делай свои дела без оглядки на директора. Прояви выдержку и настойчивость. Скажи отцу: заминка на старте, не более.

В Асканию Нова Зарецкий приехал вовремя.

От племенного рассадника в Буркутах зубрицы и бык в окружении всадников довольно спокойно дошли до главной усадьбы. Тут их завели в загон и после отдыха поместили в клетки — ящики, которые уже на машинах повезли на станцию. Погрузка в вагон не отняла много времени.

До Симферополя зубры ехали всего десять часов. Выгрузили клетки ночью и вскоре доставили на место. Тут зубров выпустили в просторный загон. Словом, операция прошла более чем успешно, Зарецкий убедился в сохранности стада и вернулся в Асканию.

Как написать обо всем случившемся на Кишу?

Он сочинил письмо на имя Лиды Шаровой. Ничего не упомянул о роли директора, просто сообщил: «По решению комиссии…» И заверил, что их зубры в добром здравии, он возле них.

Не без скрытого лукавства Шарова в своем ответе поздравила Михаила «с успешной генеральной репетицией» и сообщила, что для приема зубров, вопреки всяческим домыслам, у них все готово, загон сделан, Задоров с плотниками сооружают на Сосняках помещение для наблюдателей. О Насимовиче, писала она, Михаил узнает на месте. Кстати, когда он собирается в их Палестины?..

Михаил прочитал это письмо, улыбнулся и сел сочинять ответное. Заметим, что именно с этого дня молодые люди стали довольно часто беспокоить почтовую службу. Конечно, речь шла о зубрах. Конечно, о других, не терпящих отлагательства делах, но случались в этих письмах и строчки, предназначенные только для одного получателя. Когда Лидия Шарова прочитывала очередное письмо своим коллегам, она пропускала некоторые фразы и при этом очень смущалась.

Вскоре Зарецкий вернулся на Кишу. Управление находилось уже в Гузерипле.

О дороге туда директор как то забыл. Усложнилось сотрудничество ученых со своими коллегами из университетских городов. Управление напоминало теперь контору торгующей организации. Страсти кипели в директорском кабинете. Здесь толпились люди, договаривались о ценах и сроках поставок, пеклись о сбыте и процентах. Выше Гузерипля уже шла разработка пихты, резали и продавали дранку, доски, даже жгли известь. На счету заповедника завелись деньги, но, когда ученые просили какую то сумму на постройку балаганов, приютов и дорожек, директор вдруг вспоминал о рачительности. У него было свое правило: вкладывать рубль туда, где получишь три. Что получишь от науки?..

Наука оттеснялась на второй план. Зарецкий при первой же встрече с директором высказал ему свое возражение.

— С голоса Насимовича запел? — огрызнулся тот. — Ну, так это не звучит. Я не потерплю самодеятельности!

— Мы можем оставить вашу контору. Все! — запальчиво сказал Михаил. — Но тогда не будет и заповедника!

И директор напугался. Понимал, что переборщил. Насимовича ему удалось убрать, но повторение хода — вещь уже опасная. Он сбавил тон. К удивлению своих друзей, Зарецкий добился чего хотел: четыре плотника начали строить мосты и приюты на кордонах.

Однако при очередном разговоре о зубрах вспыхнула ссора. Зарецкий не сдержался и наговорил всякого обидного. Директор промолчал. Некоторое время они не разговаривали.

Об этом Михаил рассказал только своей помощнице. Она свела брови.

— Заповедник уже потерял одного отличного работника. Ты тоже собираешься, да?

— Я не уйду. Это он уйдет.

— Мы все — за тебя, Миша. Все на твоей стороне. Но пожалуйста, не обостряй отношений. Тебе еще надо привезти зубров, выходить их.

— Это главное дело моей жизни. Никакая сила не вытолкнет меня из заповедника! Я тут родился и вырос. Или через год тут будут зубры, или я не Зарецкий! Отец отвернется от меня, если я этого не добьюсь!

Лида глаз с него не сводила. Лицо ее светлело.

— Ну, ты молодец! Право, не знаю, как тебя похвалить. И все таки очень прошу, пожалуйста, не надо шумных ссор, пореже встречайся с директором! У него свои хлопоты, у нас — свои. Время все изменит.

— Ты учишь меня смирению?

— Мудрости.

— Да откуда она у тебя?..

— Я женщина, — сказала она. — Просто женщина.

Минуту они молчали, даже не смотрели друг на друга, а потом Лида с милой нелогичностью спросила:

— Твои родители не переехали в Майкоп?

— Жду известия. Собирались. Мне надо будет поехать помочь им. Дом готов, я побывал там. Это наше старое престарое жилье.

 

Смотрите также:

современные границы Кавказского заповедника

современная охота в нём

старинные карты: платные и бесплатные

раздел Краеведение

 


Комментариев нет - Ваш будет первым!


Добавить комментарий

Ваше имя:

Текст комментария (Ссылки запрещены. Условия размещения рекламы.):

Антиспам: К двухcтам прибавить cто пятьдecят пять (ответ цифрами)