СО МНОЙ ВСЕГДА
перейти к содержанию книги :: перейти к содержанию раздела
В. И. БИРЮКОВ
наводчик орудия,
председатель совета ветеранов
57-го отдельного
зенитно-артиллерийского дивизиона,
почетный гражданин села Шаумян
В июне 1941-го мне шел восемнадцатый год. В то время я работал учителем физики и математики в Ольгинской неполной средней школе, недалеко от Ростова-на-Дону. Мои питомцы — семиклассники сдали экзамены. Прошел выпускной вечер. Вступая в новую жизнь, ребята делились своими планами на будущее...
Через несколько дней я поехал в Ростов, где учился заочно в университете на втором курсе физико-математического факультета. Лето стояло жаркое, сессия была напряженная. К концу недели мы уставали неимоверной, кому близко было, уезжали на выходной домой. В субботу 21 июня вечерним автобусом отправился в Ольгинскую. И только на следующий день мне стало известно, что началась война.
В ноябре фашисты захватили Ростов, станицу Аксайскую и весь правый берег Дона. Оттуда они интенсивно обстреливали и бомбили и нашу станицу. На занятых рубежах гитлеровцы продержались неделю: решительным контрнаступлением наши войска отбросили их под Таганрог.
В начале 1942-го вместе с бывшими учениками меня призвали в армию. Довелось нам, совсем еще мальчикам, участвовать в мартовском наступлении под Самбеком, драться на реке Миус и в районе Таганрога.
В тяжелых боях началось лето 1942 года. Наш 593-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион отходил к Ростову. Затем с боями мы отступали через Кущевскую, Крыловскую, Кореновскую на Краснодар. Но враг был уже далеко впереди: 6 августа фашисты заняли Майкоп. Это вынуждало нас отходить в сторону Горячего Ключа.
Батарея старшего лейтенанта Н. Линова заняла намеченную командованием позицию для воздушного прикрытия частей. Заместитель командира дивизиона старший лейтенант Д. Е. Токарев приказал быть особенно бдительными: гитлеровцы очень часто одевались в красноармейскую форму и проникали в наши тылы.
Вечерело. По дороге со стороны Горячего Ключа двигалось стадо. Такое не редкость. Большие гурты гнали с Украины, Дона, Кубани. Часто погонщики скота не знали дорог. Иногда, поняв, что оккупанты перерезали пути эвакуации, они поворачивали назад. Тревожно мыча, животные плотной стеной двигались нам навстречу. Разведчик залез на высокое дерево. Вынул бинокль. Вдруг он громко крикнул: «В стаде маскируются немцы». Тут же последовала команда: «К бою! Первому по наземной цели, два снаряда, огонь!» Стадо с ревом бросилось в стороны. Жалобно мычали раненые животные. За ними — колонна гитлеровцев с бронемашиной...
«По фашистским скотам, батарея, огонь!» — звучит новая команда. Зенитная картечь как веником смела врага. Вот запылала подбитая бронемашина. В бой вступила наша пехота. Заухали минометы, затарахтели пулеметы. Атака была отбита. Здесь впервые за последние месяцы фашистские войска были надолго остановлены.
В начале сентября 1942 года напряженность военной обстановки достигла наибольшего накала. Гитлеровское командование бросало в бой все силы, чтобы сломить сопротивление советских войск и занять порт Туапсе. В районе Джубги был сосредоточен 57-й дивизион, в который влились и мы, воины 593-го.
Командир нашего отделения сержант Пушняков и его помощник старший сержант Волков подолгу занимались с нами. Мы изучали тактико-технические данные и силуэты вражеских и советских самолетов. Ведь нужно было без ошибки определить до двух десятков фашистских самолетов и более десятка своих. Сначала командир показывал альбом вражеских, а потом наших, и если
ты мгновенно узнал все без ошибки, то мог уйти с занятий и помечтать. Я вспоминал свой дом, школу, своих выпускников. Многие из них, я знал, тоже воюют с фашистами...
Над Джубгой часто появлялись вражеские стервятники, и тогда их можно было рассматривать в натуре. Покружив в отдалении, они уходили на запад...
Вскоре мы получили команду на перемещение батарей в составе всего дивизиона. По черноморской дороге двинулись на юго-восток в сторону Туапсе. Сидя на снарядном ящике в кузове ЗИС-5, я, как и другие бойцы, держал заряженной винтовку на случай нападения вражеских самолетов. Ждать долго не пришлось. Дежурный разведчик вскоре подал сигнал: «Воздух! Группа «Мессершмиттов-109» вдоль дороги». Летчик дал очередь по нашей колонне. Пули взрыхлили камни, но никого, к счастью, не задели.
Если появлялись небольшие группы истребителей, то машины рассредоточивались, но продолжали движение. Когда в небе, зловеще гудя, показывались бомбардировщики, мы останавливались, маскируясь в придорожных деревьях. Расчеты быстро разбегались по лесу.
Через несколько часов подъехали к Туапсе. Его недавно бомбили. Дымились пожары в морском порту и в районе нефтезавода. Что-то горело неподалеку от вокзала и в других районах города. При въезде в Туапсе снова налет — несколько Ю-87 с жутким воем пикировали на вокзал. Зататакали малокалиберные зенитные пушки. Высоко в небе появилась дорожка разрывов. Это сработали самоликвидаторы снарядов. Вдруг один «юнкере» задымил и врезался в гору. Гулко прогрохотал взрыв.
— Один музыкант отыгрался! — с радостью воскликнул Степан Шамотайлов.
Натужно ревя моторами, наша колонна, не останавливаясь, двигалась через город по верхней дороге. Над морем шел воздушный бой. Несколько «мессершмиттов» кружились над нашими самолетами, которые, видимо, поднялись в воздух во время бомбежки.
— Смотри, еще один «мессер» в гору врезался,— воскликнул Волков. Но пока я повернулся, машина круто свернула и море скрылось из вида.
— Наверное, едем в Сочи,— мечтательно произнес Нурметов.
— Ребята, кто был в Сочи? — спросил бойцов сержант Пушняков. Но никто там не был. В это время вдоль дороги пронесся вражеский истребитель. Обстрелял впереди идущую колонну и улетел.
Еще много раз появлялись мелкие группы бомбардировщиков. Они сбрасывали свой груз и уходили за горы. Взрывами бомб иногда засыпало дорогу. Неизвестно откуда появлялись саперы. Они быстро расчищали завалы, и движение продолжалось. Навстречу нам, в новых еще шинелях, шли пехотинцы. Некоторые бойцы несли на плечах длинные, как водопроводные трубы, противотанковые ружья, пулеметы. Многие были с автоматами. Двигались машины со снарядами, продовольствием. По всему чувствовалось, что предстоят большие бои.
К вечеру остановились на большом табачном поле, неподалеку от моря. Копали орудийные дворики всю ночь. С рассветом закатили в них пушки, и многие мгновенно уснули. Нас разбудил голос комбата: «К бою!» И через минуту мы открыли огонь по группе бомбардировщиков, летевших в сторону Туапсе.
Гитлеровская авиация усиливала активность. Наша же практически не появлялась. Вражеское преимущество было полным. Как мы позже узнали, наш дивизион, прикрывая штаб 18-й армии от налетов, находился возле села Вишневка.
Днем по единственной дороге, петляющей у подножия гор, движения не было, зато ночью непрерывным потоком в сторону Туапсе двигались войска. Слышался
скрип повозок, урчали моторы автомашин, гремели котелки бойцов.
Как-то перед вечером в начале второй половины сентября командир батареи старший лейтенант А. И. Ивашкевич построил нас и сказал:
— Товарищи красноармейцы, дивизион получил новую боевую задачу: отразить натиск вражеской авиации на очень важном участке фронта. Приказываю свернуть материальную часть и подготовиться к движению. Передислоцироваться будем ночью.
После него выступил политрук батареи Н. Е. Невский. Он рассказал о действиях наших войск и призвал к высокой боевой готовности. После построения состоялось комсомольское собрание.
Куда перебрасывают, не спрашивали, но почувствовали — предстоит очень серьезное задание. Все решили, что гитлеровцы рвутся к Туапсе и мы передислоцируемся туда. До сих пор не разгадан вид связи, по каналам которой фронтовики точно угадывали место предстоящих боев. Как правило, сведения были точными. Интуиция, что ли?
Стемнело. На большую дорогу выдвинулась 1-я батарея. За ней — вторая старшего лейтенанта Н. Ф. Покрищенко. Наша третья замыкала колонну. Ночью на фары автомобилей надевались жестяные шторки с узкими горизонтальными прорезями, за которыми были вставлены синие стекла. Они почти не освещали дорогу, но вот вторая загадка фронтовых будней: движение, несмотря ни на что, обходилось без аварий. Много раз приходилось мне перемещаться ночью, но ни разу не было дорожных происшествий по вине водителей. Каким чувством руководствовались фронтовые шоферы, непонятно. Это ведомо только им...
Нас обгоняли «катюши», которым все и всегда уступали дорогу. Мы же обгоняли обозы, небольшие колонны пехоты. Фронтовая дорога жила своей особенной жизнью. Словно какая-то невидимая, но твердая рука управляла и показывала, кому куда двигаться. На дороге никакой суеты, все имеет направление и смысл. В этом непрерывном потоке двигался и наш дивизион.
Вскоре подъехали к Туапсе. Мимо нас мелькали темные силуэты зданий. Вот свернули направо. Все поняли: город проезжаем. Дорога стала ухабистой, ветви деревьев цеплялись за головы, у Николаева слетела пилотка.
— Ничего, вернешься после войны, тогда найдешь,— успокоил его Шамотайлов.
В горах — отблески орудийных выстрелов. Через некоторое время докатилось эхо пулеметной очереди. Где-то за хребтом поднялась желтая ракета. Высоко в небе гудел самолет. По опыту определили — «физилер-шторх». Он кружил над передовой и, наверное, выискивал наши костры. Изредка бросал гранаты, которые с мягким шумом летели к земле и глухо взрывались. «Передовая»,— прошептал кто-то. В этом никто не сомневался.
К рассвету вокруг все затихло, словно войны и не было. Небо заголубело. Мы въезжали в какое-то село. На переднем плане — постамент разбитого памятника. Несколько уцелевших домов с тесовыми крышами. Многие дворы разворочены, вокруг только обломки да черные воронки от бомб. Искалеченные деревья с обрубленными верхушками и ветвями. В селе ни души... Запах пожарища, сгоревшего тола, жуткие следы войны.
Мы свернули направо в долину. 1-я и 2-я батареи двигались в глубь села. Начали готовить огневую позицию. Копать было очень трудно. Лопата упрется в какой-нибудь валун — и попробуй найди промежуток между камнями. Зато удобно было маскировать огневую позицию: веток и деревьев вдоволь.
Сентябрьское солнце медленно выплывало из-за гор, осветив израненное село и его окрестности. Пришел посыльный с дивизионного командного пункта. От него узнали название села — Шаумян.
Вдалеке прошла большая группа самолетов врага, фашисты шли спокойно, в строю, не боясь ничего. Вернулся с командного дивизионного пункта командир батареи старший лейтенант А. И. Ивашкевич. Собрал всех, поставил боевую задачу.
— На нашем участке,— сказал он,— фашисты начали наступление на Туапсе, чтобы отрезать советские войска под Новороссийском и окружить их. Здесь отмечена особая активность авиации врага. Самолеты сковывают действия пехоты, артиллерии, уничтожают живую силу и технику. Наша задача — сбивать самолеты и парализовать их активность. Вы видели, как нахально пролетели эскадрильи. Преградим фашистам путь к нашим войскам и к жителям города! Командование Черноморской группы войск призвало: «Ни шагу назад! Все на защиту Туапсе!»,— закончил командир батареи.
Мы быстро замаскировали орудийные дворики, укрытия для машин и приборов. К началу дня успели оборудовать не только основные, но и запасные позиции,
В конце сентября 1942 года над селом Шаумян было прозрачное, голубое, солнечное небо, без единого облачка. Только по ночам холодный воздух в ущельях превращался в светло-серый туман. Но он быстро рассеивался при первых лучах еще по-летнему теплого солнца.
С севера послышался прерывистый рокот моторов вражеских самолетов. У наших звук равномерный, у немецких урчащий.
— Над третьим большая группа Ю-87 курсом на Туапсе,— не отрывая глаз от бинокля, громко доложил батарейный разведчик. Тут же прозвучала команда: «К бою!» «Первое готово, второе готово... четвертое готово»,— веером прозвучали голоса командиров орудий.
— Высота тридцать,— отчеканил дальномерщик.
Установщик высоты на приборе управления огнем синхронно вел перекрестье по кривым высот. «Огонь! Залп!» И с мягким шуршанием навстречу вражеской армаде понеслись снаряды. Второй залп, третий. Это самые прицельные и точные. О них пока не знают летчики. Снаряды еще на пути к цели... Около ведущего группы бутон разрывов. Его перевернуло, он загорелся и с ускорением помчался к горе Гейман, оставляя за собой шлейф дыма. По окружающим лесам прокатилось эхо мощных взрывов.
Через несколько секунд в армаде стервятников сверкнули, а затем появились белые облачка разрывов, и еще два самолета, как подстреленные птицы, приостановились. Один густо задымил и по ходу полета начал снижаться, а второй, торопливо сбросив бомбы, стал разворачиваться в сторону Хадыженской. Строй «лапотников», так называли этот тип самолетов красноармейцы, рассыпался. Перестраиваясь в цепочку по кругу, гитлеровцы выискивали наши батареи. Такое «чертово колесо» нам было хорошо знакомо. С ним встречались в боях под Таганрогом, Ростовом, Краснодаром.
Батарея стрельбы не прекращала. Вдруг один Ю-87 свалился в пике. За ним вслед стали падать, как коршуны, и остальные. После сброса бомб поочередно выходили они из пикирования. Круто поднимаясь вверх, делали резкий разворот и снова появлялись на прежнем месте. Вновь падали на цель, сбрасывая бомбы. Такая карусель длилась несколько минут. От многочисленных взрывов в небо полетели камни, земля, ветви деревьев. Батарея наша стояла на вершине хребта, и все конусы разрывов грохотали далеко внизу.
По пикирующим стервятникам каждое орудие било индивидуально. Расчеты работали слаженно. Вот рухнул еще один штурмовик, не успев сбросить свой смертоносный груз. Израсходовав бомбовый запас, поредевшая группа самолетов потянулась на север. Наступила небольшая передышка. У нас потерь не было.
Возле станин орудий горка латунных, еще теплых гильз — не пройти. Уложив их в пустые ящики, относим за орудийный дворик. Вокруг орудия расставляем боеприпасы. Снимаем предохранительные колпачки и протираем снаряды от смазки. Глаза красноармейцев, блестят радостью от удачного боя.
— Получили фрицы по заслугам;— вытирая лицо от пыли и пота, говорит Сергей Соловьев.
Пехотинцы рассказывали, что в последние дни неприятельская авиация бомбила все светлое время, не давая поднять голову. Гитлеровские летчики пикировали на любую движущуюся машину, телегу, отдельного бойца. Дневное передвижение было парализовано. Сбрасывали не только обычные, но и мелкие бомбы, которые рассыпались по большим площадям. Часто порывались линии связи, гибли при устранении повреждений связисты... Тогда мы не знали, какими силами пытались враги прорваться к Туапсе, но чувствовалось: происходит что-то особенное.
На некоторое время в небе перестали появляться самолеты. Через несколько часов издали донеслись звуки боя. Разрывы мин как удары кнутом. Треск пулеметов и автоматов. Где-то в стороне горы Индюк гулко била наша артиллерия. Передышка была недолгой. Из ущелья вынырнули два узеньких «Мессершмитта-109», взмыли высоко вверх. Покружили — и ринулись на 1-ю батарею капитана Н. Шпета, стреляя из пушек и пулеметов. По «мессерам» ударила счетверенка (зенитная установка из четырех пулеметов), чудом сохранившаяся у нас и не раз защищавшая батарею от низко летящих самолетов. Редко ухали выстрелы зенитных пушек. Вот один из стервятников на глазах взорвался в воздухе. Второй по ущелью ушел восвояси. Это, понятно, была разведка... Через час-полтора после ухода Ме-109 послышался нарастающий гул авиационных моторов с севера и с запада.
-
Вижу две большие группы самолетов противника,— доложил разведчик.
-
Поймать цель,—скомандовал комбат.— Дальномерщики, высоту!
На фоне чистого неба вырисовывались две большие, группы двухмоторных пикировщиков «Юнкерс-88». Они с разных сторон шли на Шаумян. Это была новая так
тика врага. Батарея сразу по двум группам вести огонь не могла. Майор А. Ф. Салимоненко — командир опытный. Все знали, что уже на третий день войны, 25 июня 1941 года, при налетах на город Нежин нашим дивизионом был сбит вражеский самолет. Летчик успел выброситься с парашютом и на допросе удивлялся меткости зенитчиков.
Командир дивизиона хорошо знал повадки врага. Огонь мы открыли по обеим группам одновременно. Блеснув крестами и желтыми полосками на крыльях, завалился бомбардировщик. Вскоре вспыхнул другой. И так до самого вечера не смолкали выстрелы батарей. Шел жестокий бой за Шаумян, за небо нашего села, находившегося на одном из главных направлений ударов гитлеровских войск. На низких высотах помогали пушки малокалиберной зенитной артиллерии неизвестной нам, рядовым, части. Они, видимо, принадлежали какой-то дивизии, штаб которой находился в противоположном конце табачного поля от нашей 3-й батареи.
Схватка с фашистскими эскадрильями длилась до вечера. Ровно в 18.00 бомбардировщики исчезли. Но вместо них высоко в небе появился «Фокке-Вульф-189». Пехотинцы называли его «рамой» за фюзеляж катамаранного типа, а зенитчики чаще «фоккой». Это разведчик-корректировщик. Он высматривал позиции батарей, скопления танков, машин, и его появление не предвещало ничего хорошего. Обычно по нему зенитчики стреляли редко. Иногда делали один залп и тут же прекращали стрельбу, чтобы не засек.
«Фокка» вел себя необычно. Увидев разрывы наших снарядов, сразу же применил противозенитный маневр: покачиваясь вправо-влево, снизился, потом в горку поднялся и летел по кругу, ожидая еще одного залпа. Но дивизион стрельбы не открывал. «Рама» долго безрезультатно кружила над Шаумяном.
Итог первого боевого дня нашего дивизиона был весомым. Как позже мы узнали, фашисты недосчитались десяти самолетов и, кроме того, два были подбиты. Все мы понимали, что враг взбешен огромными потерями и постарается во что бы то ни стало уничтожить дивизион. Не зря же так долго висела «рама» над нашими батареями. Вечером поступил приказ — сменить огневые позиции и на месте прежних оборудовать ложные. Сделать это было нетрудно: недалеко от бомбовых воронок лежали вырванные с корнем деревья и срубленные осколками ветви. Мы вкапывали в орудийном дворике два бревна, а между ними привязывали третье, смотревшее, как ствол, в небо. Рядом раскладывали пустые ящики от снарядов, куски ветоши для чистки каналов ствола пушки. Шутили красноармейцы: «За ночь дивизион полком стал. Кто хочет остаться командиром этой батареи? Есть желающие?» Кто-то из шутников отвечал: «Евстратов желает». Все знали, что солдат боится самолетов. Как-то он увидел группу «юнкерсов» и выскочил на ходу из автомашины, не дождавшись остановки. К счастью, спрыгнул удачно. Волков, старший сержант, пошутил после этого случая: «Ты лучше закрывай пилоткой глаза, а то от страха в госпиталь угодишь!» Говорят, что в 1941 году во время бомбежки в Персиановке, под Новочеркасском, небольшая бомба упала рядом с бойцом и не взорвалась. Когда он ее увидел, то прямо-таки остолбенел. С тех пор очень нервничал при появлении вражеской авиации.
Всю ночь мы оборудовали новую огневую позицию. Копали до утра, выбились из сил. Вот посветлело на востоке, и мы приступили к маскировке позиций. Все прикрыли ветвями и, чтобы проверить качество, послали бойцов: посмотреть сбоку, заметна ли батарея. Где было плохо, по их мнению, добавляли ветвей. Окончательно выносили решение командир взвода старший сержант Кондратьев и командир батареи. Все остались работой довольны. Утро обещало быть ясным. На небе ни облачка. Солнце ярко сверкало, нежно отогревая от ночной прохлады листья деревьев. Туман медленно бледнел и таял в вышине. Вокруг не капельки росы, а сказочное сверкание бриллиантов. Нежно журчит неглубокая горная река. Напротив батареи нежно журчит неглубокая горная река. Напротив батареи с лесистой горы из ночного поиска возвращалась в пятнистых маскировочных халатах группа разведчиков.
«Взяли ли языка?» — подумал я, но по всему было видно, что возвратились они ни с чем. До них было километра полтора. Потом разведчики уселись в большой круг: видимо, начался разбор операции. Вскоре нам приступ везли завтрак — кукурузную кашу и хлеб. На аппетит после напряженной работы никто не жаловался.
— Над вторым группа «мессершмиттов»,— прокричал разведчик.
С северо-запада на средней высоте вдоль села пролетела четверка истребителей, стремясь вызвать огонь на себя, чтобы раскрыть наши позиции. Команды на открытие огня не было, но длинные хоботы пушек, увешанные ветвями, словно заколдованные следовали за «мессерами». Маневр их был понятен. «Ищут дураков»,— оценил кто-то из бойцов. Зная, что «мессершмитты» редко несут бомбы, мы их особенно не боялись. Они сделали второй заход, дали несколько безадресных пулеметных очередей и скрылись. Мы знали: главное впереди...
Долго ждать не пришлось. Со стороны горы Гейман показалась большая группа вражеских самолетов — более двух десятков. Натужный рокот говорил о том, что бомбовозы перегружены. Без труда все определили: группа состоит из «Юнкерсов-88». Эти берут много бомб и могут пикировать. Уже стрелять нам можно, но над Шаумяном спокойствие. Вдруг ведущий уверенно спикировал и сбросил с полдюжины бомб, за ним второй, и так отбомбилась вся группа. Затем без опаски фашисты сделали разворот. Десятки бомб взорвались на ложных позициях, вдребезги раскалывая бревна, поднимая фонтаны земли. Со стороны смотреть было на это жутковато. Ведь бомбы могли, как говорят, быть нашими...
Фашистское командование решило, что зенитные средства, так насолившие им вчера, уничтожены. Вскоре появилась армада машин, шло их не менее пяти десятков. Они показались с обычного направления. Летели высоко, без опаски, большим треугольником, словно журавли.
С дивизионного командного пункта, расположенного на противоположной высотке, подали сигнал на открытие огня. Почти синхронно прозвучали залпы батарей 1, 2, 3-й, и десятки снарядов, начиненных стальными стержнями, полетели навстречу врагу. Один самолет развалился на части, другой задымил и стал круто снижаться в центр села, выделывая такие фигуры, что даже дальномерщики и наводчики, видавшие виды, после удивлялись. На месте падения взметнулся столб огня, а по ущельям прокатилось могучее эхо нескольких взрывов.
Вражеские самолеты заметались, изменили курс и прошли стороной Шаумян. Но на этом не закончилось. К полдню снова появилась вражеская авиация. Но не одной, а одновременно тремя группами. Они шли с разных сторон и на разных высотах. Это было новое в тактике немцев. И действительно, пока мы вели огонь по одной группе, вторая, увидев, откуда бьют зенитки, кинулась пикировать на батарею, включив на этот раз сирены. Обычно с воем сирен они бомбили населенные пункты, скопления войск, но в лесу мы слышали такое впервые.
Борьбу с пикировщиками можно вести только индивидуально. Особенным мастерством стрельбы по ним славился расчет сержанта Николая Никитина. У командира и его бойцов было какое-то шестое чувство, рожденное опытом. Этот расчет меткими выстрелами сбил пикировщик, и комбат разрешил Никитину вести самостоятельную охоту и стрельбу по выбранным целям. При новой тактике противника этот метод был наиболее эффективным.
При звездном налете гитлеровской авиации были потери на батарее старшего лейтенанта Н. Ф. Покрищенко. Одна из многочисленных бомб взорвалась почти в центре батареи. Погибли красноармейцы Емельяненко и Скрынник, были ранены Соловьев и Хованский. Вот снова спикировал на батарею «юнкерс». Бомба угодила в орудие сержанта Елисеева, погиб почти весь расчет. Но в самый последний миг, когда гитлеровский летчик уже сбросил смертоносный груз и бомба летела к цели, наводчик произвел выстрел. Пораженный метким снарядом в лоб, самолет метрах в пятидесяти от батареи врезался в землю. Он даже не загорелся. В паузе боя я увидел около обломков «юнкерса» распластавшееся тело одного из летчиков в мышиного цвета военном костюме с серебристыми погонами. Заметив на плече планшетку, подбежал к нему, снял и отдал ее старшему лейтенанту Дворниченко. В промежутке от одного налета до другого батарея сменила огневую позицию. При взрыве бомбы пострадал ПУАЗО (прибор управления огнем), и теперь можно было вести только индивидуальную орудийную стрельбу.
Новый способ налетов—одновременно с разных направлений — фашисты стали применять ежедневно. Каждое утро, почти в одно и то же время, появлялись две-три группы вражеских бомбардировщиков, и начиналась многочасовая дуэль — кто кого. После больших потерь на малые, прицельные, высоты они уже не опускались. И теперь даже днем по селу проходили группы бойцов или обоз из осликов с ящиками боеприпасов на спинах.
Почти ежедневно, обычно к вечеру, появлялась «рама», разглядывая результаты многочисленных налетов. Вела себя беспокойно, все время маневрировала — меняла курс, высоту. Летчик явно боялся прицельной стрельбы наших зениток. В часы затишья все ближе слышались звуки наземных боев: лопались, как хлопушки, мины, раздавался треск автоматов, взрывы гранат.
Каждую ночь батарея меняла огневую позицию, и разведданные, полученные «Фокке-Вульфом-189», о расположении огневых точек к утру не соответствовали действительности. Особую хитрость проявил командир 2-й батареи старший лейтенант Покрищенко. Он расположил свои пушки в плоском русле горной речушки и несколько дней вел огонь, не обнаруженный противником. Видимо, отблески воды хорошо маскировали батарею. Позже в районе Георгиевского он снова применил такой же прием, но дожди в горах быстро меняют уровень воды, и бойцам пришлось с трудом вытаскивать пушки из коварной реки.
Но в октябре стояла сухая погода. Небо было безоблачным, полная свобода действий для вражеской авиации. Видимо, преимущество в самолетах у фашистов на нашем участке было значительное, и тяжесть борьбы с авиацией врага пала только на зенитную артиллерию. Непрерывные налеты требовали много снарядов, мы стреляли экономно и лишь наверняка. Единственная горная дорога не позволяла сделать много рейсов за ночь. Вскоре мы получили дополнительные огневые средства борьбы с низко летящими самолетами. Нас довооружили спаренными авиационными пулеметами, которые легко было затащить на любую высоту, что позволяло быстро поменять обнаруженную противником позицию.
Обстановка вокруг Шаумяна все усложнялась, и к середине октября начались обстрелы села артиллерией. Наземные бои не прекращались в течение суток. Гитлеровцы вышли к дороге, ведущей на Туапсе, пытаясь окружить наши части в районе Шаумяна. Старший лейтенант Ивашкевич сообщил приказ на занятие боевых позиций в районе Гойтх — Георгиевское. Глубокой ночью под обстрелом врага покидали Шаумян. Мы знали — дивизион, это сообщил командир майор Салимоненко, поставленную боевую задачу выполнил. Нами сбито 18 самолетов.
Напряжение боев на Туапсинском направлении нарастало. После Гойтха дивизион занял боевые порядки в районе Георгиевское — Анастасиевка. Тяжелые бби развернулись на горе Семашхо. До Туапсе оставалось не более трех десятков километров. Командованием было введено чрезвычайное положение на нашем направлении, и поэтому задачей батарей стало отражение воздушного и наземного противника, подчеркнул в беседе с нами политрук Невский. «Спать по очереди, усилить охрану материальной части, возле каждого пулемета нести круглосуточное дежурство»,— сказал он в заключение. На батарее провели партийное и комсомольское собрания. Решение принято краткое и ясное: «Ни шагу назад».
Вторая половина октября была дождливая. Разнообразие только в одном — чередование крупных и мелких капель. Даже в мелких землянках лужи. Спали на бревнах, положенных над водой. Не помогала плащ-палатка: шел непрерывный дождь. Раскисала напрочь обувь. Не высыхала шинель. Несколько понизилась активность вражеской авиации, но при малейших просветах появлялись группы «мессершмиттов» и «юнкерсов», которые бомбили машины, подвозившие боеприпасы и продовольствие. Особенно старательно небольшие группы стервятников охотились за нашими реактивными минометами.
«Катюши» появлялись почти ежедневно. На вражеских позициях они устраивали такой фейерверк, что даже после артналета долго горел мокрый лес. Нам хорошо было видно противоположную сторону — горы Семашхо, Верблюд и Два Брата, где шли тяжелые бои.
Гитлеровские самолеты не появлялись большими группами, но долину прочесывали часто. Как-то в середине дня «Юнкерс-88» вынырнул из ущелья. Он летел низко и с ходу накинулся на реактивные установки, направлявшиеся в сторону Анастасиевской. С нескольких сторон с высот застрочили спаренные пулеметы. Оставляя дымные трассы, пули вонзились во вражескую машину. Она загорелась и, не меняя курса, врезалась в гору в районе Большого Псеушхо. Счет сбитых самолетов рос.
В ноябре стали появляться наши истребители. В небе завязывались воздушные бои, во время которых зенитчики прекращали огонь. Мы с благодарностью в душе наблюдали и великолепные качества наших новых истребителей, и мастерство летчиков. Теперь вражеские бомбардировщики без сопровождения истребителей, как раньше, не появлялись. Очень часто фашистским эскадрильям не удавалось прицельно бомбить и приходилось поспешно покидать поле боя, сбрасывая свой груз где попало. Так постепенно авиация врага теряла былое превосходство, в ликвидацию которого внес свой вклад и наш 57-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион.
Прошло много мирных лет со дня Победы. На местах прежних боев и сражений созданы памятники и мемориалы тем, кто стоял насмерть за свободу и независимость нашей Родины. К 30-й годовщине Победы жителями села Шаумян воздвигнут выразительный мемориальный комплекс «Пядь земли». Сжатый кулак защитников села отображает решимость воинов русских, украинцев, армян, грузин, белорусов и представителей многих других народов отстоять свободу и независимость Отчизны. Зоркие глаза бойца, смотрящего из амбразуры, выражают ненависть к врагу и твердую волю к победе. В гильзах снарядов земля всех районов и городов края. На мраморных плитах мемориала — имена и наших боевых товарищей.
Много моих учеников, моих однокурсников, еще не успевших познать радости жизни, пало смертью храбрых на фронтах Великой Отечественной. Мне повезло. Много раз смерть кружила надо мной. Пули, осколки не раз метили, но я дошел до Победы. И до тех пор, пока бьется мое сердце, будут в нем мои фронтовые друзья — и павшие в боях, и ныне живущие.
Память сердца зовет однополчан к местам былых боев. В Краснодар, в обороне и освобождении которого принимал участие дивизион, почти ежегодно в День Победы со всех концов страны съезжаются воины части — бывшие майоры, лейтенанты, сержанты, красноармейцы. Среди них командиры 57-го ОЗАД Салимоненко Андрей Филиппович и Паталаха Александр Сергеевич, командиры батарей Покрищенко Николай Федотович, Мовчан Александр Григорьевич, Ивашкевич Андрей Иванович и многие ветераны части.
Трогательная встреча происходит всегда с коллективом краснодарской средней школы № 4. Затем начинается шествие вместе со школьниками к зенитной пушке образца 1939 года, установленной неподалеку от Кубанского государственного университета как памятник воинам-зенитчикам нашего 57-го дивизиона, отдавшим жизнь при обороне и освобождении Краснодара от немецко-фашистских захватчиков.
Не проходит ни один слет однополчан без поездки по местам боев, и обязательно в село Шаумян. Здесь мы встречаемся с теми,- кого защищали тогда, в 1942-м, с их детьми, внуками, с учителями местной школы, которые по крупицам собирали материал для открытия богатейшего народного музея. Много сделал для увековечения памяти о боях за село основатель музея бывший учитель истории А. Я. Хайхян. Он привил своим юным питомцам великое чувство заботы о воплощении в дело лозунга «Никто не забыт, ничто не забыто». Это святое чувство передалось всем жителям села. Не ошибусь, если скажу, что каждый считает своим долгом узнать о воинах Великой Отечественной, найти следы боев, принести в музей медальон неизвестного солдата, чтобы увековечить его подвиг. Многие находили у села в горах поржавевшие каски, остатки оружия, фляжки. Музей стал по-настоящему народным раньше, чем ему официально лами было присвоено это почетное звание. В надежные и заботливые руки более десяти лет назад передал следопытские дела музея А. Я. Хайхян коллеге по школе Я. Б. Налбандяну, душевному другу тысячам ветеранов и родным погибших воинов. Ныне музей насчитывает более шести тысяч экспонатов, среди которых и памятные знаки нашего дивизиона.
Каждый год встречаются воины нашего дивизиона в селе Шаумян. В наш музей, к мемориалу из Краснодара выезжаем семьями. Многие — с детьми, внуками. Пусть
они помнят всегда, как давалась победа в боях их отцам и дедам. Пусть прочнее станет нравственная нить поколений. Весь путь до села — памятные места боев: Краснодар, Саратовская, Горячий Ключ, Джубга, Туапсе. Сколько воспоминаний... «А помнишь... помнишь...» — то и дело восклицают седые ветераны и рассказывают о боевых делах при виде знакомых мест. «Смотрите, вон скала, о которую разбился «мессершмитт»,— когда мы проезжали Туапсе, воскликнул Сергей Соловьев.— Он атаковал морской самолет МБР-2, наш летчик долго от него уходил, отчаянно маневрируя. Ведь скорости у них не сравнимые. Не знаю, специально или так получилось, но МБР нырнул под скалу, а «мессер» не сумел отвернуть и с грохотом врезался в гору».
Вспомнил и я, что тогда, в 1942-м, не успел увидеть этот момент из-за поворота. Указал нам Сергей Соловьев и место полевого госпиталя, когда проезжали гору Индюк. Там он лежал после ранения в Шаумяне, пока его не отправили в сочинский госпиталь.
И так всю дорогу. Кто-то вспомнил о лесных грушах, увидев дерево в белом наряде возле дороги. Часто приходилось пользоваться ее плодами. Доставка боеприпасов и продовольствия по единственной горной дороге была делом сложным. Вот тогда выручали нас лесные груши, каштаны, орехи. Груш в лесу много. В каждом расчете был свой «продовольственный склад» улежавшихся, темно-коричневых, сладких груш. «Доппаек» называли их бойцы.
Подъезжаем к Шаумяну. Попритихли однополчане, каждый ищет взглядом свое памятное место. Многое изменилось за сорок шесть лет: бывшие поляны заросли лесом и, наоборот, появились новые. Нигде не видно ран земли — воронок от бомб и снарядов. «Вот там наша батарея стояла»,— указал на зеленый пригорок полковник Покрищенко, и все повернулись в ту сторону.
У шаумянского мемориала остановился наш автобус, а навстречу душевный хранитель памяти о войне — Ясабек Багратович Налбандян, директор народного музея, жители села, школьники. Как всегда, традиционная встреча с местными ветеранами Великой Отечественной. Букеты цветов, рассказы о боях, минута молчания. Молчание, когда вокруг воцаряется торжественная тишина, но еще ярче в сердце вспыхивает память о минувших боях и о фронтовых друзьях, сердцем заслонивших нашу Родину от иноземных захватчиков. Беседы с жителями села, трогательные, душевные. Всегда у мемориала родственники погибших воинов. Они приехали из Армении, Грузии, Азербайджана и других мест. Многие каждый год приезжают сюда на протяжении десятков лет. Вот в скорбном молчании склонилась женщина. С такими печальными и кроткими глазами она, что горе, затаившееся в них, не отобразить ни одному художнику мира. Здесь похоронен ее муж, которого призвали в армию сразу после свадьбы. И война разлучила их навсегда. С тех пор стоически несет эта женщина свою верность, любовь и неизбывную печаль. Никогда не забуду я ее глаза.
Идем в народный музей. Я. Б. Налбандян рассказывает о новых поисках, о пополнении музея экспонатами. О новых, только установленных связях с родственниками, о делах села. Гости рассказывают о своей общественной работе, о жизни, вспоминают эпизоды былых сражений. В заключение директор музея включает магнитофон с записью «Реквиема». На глазах у многих слезы. Мы вновь вспоминаем не вернувшихся с войны боевых друзей. Еще крепче становится дружба солдат Великой Отечественной, уважение к ним детей и внуков.
От краснодарского мемориала, сооруженного по инициативе красных следопытов средней школы № 4 трудящимися Октябрьского района, к мемориалу армянского села Шаумян везут в сердце эстафету дружбы народов ветераны 57-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона, дружбу, скрепленную кровью воинов разных национальностей, защищавших от немецко-фашистских захватчиков наш общий дом — Родину.
Возвращаются ветераны из Шаумяна с морем воспоминаний о пережитом, о битве за Туапсе, о боевых эпизодах, из которых складывалась наша великая Победа. На груди ветеранов медаль «За оборону Кавказа», по-новому, с благоговением смотрят на нее наши дети и внуки..
