ТАМ, ГДЕ СТРУИТСЯ ПСЕКУПС

перейти к содержанию книги  :: перейти к содержанию раздела

К. В. ЗВЕРЕВ

член военно-научного общества

при Краснодарском гарнизонном

Доме офицеров, журналист

Лето 1942 года... Еще дозревала кубанская нива, но уже воздушные стервятники с черными крестами обрушили на нее огненный смерч. Горели поля, горели города...

19 августа пал Краснодар. Советские войска отступили на левобережье Кубани и к предгорьям Кавказа. Получив отпор под Новороссийском, сумев захватить город лишь до цементных заводов, фашисты начали наступление на Туапсе через горные перевалы по двум направлениям: из района Нефтегорска на Шаумян и от Горячего Ключа по долине Псекупса на Фанагорийское, хутор Кочканов, Елисаветпольский перевал в стык между нашими 18-й и 56-й армиями.

События надвигались стремительно. Фронт приближался к поселку Горячий Ключ. 18 августа 161-я стрелковая дивизия заняла оборону у Развилки, километрах в трех от поселка, а 81-я морская бригада — на ее левом фланге. Вскоре моряки передали свои позиции 30-й Иркутской дивизии, которой командовал Борис Никитович Аршинцев. Эта кадровая дивизия с удивительной героической биографией, с огромными боевыми традициями родилась вскоре после утверждения Советской власти. Казачий офицер-уралец Николай Каширин, создав в тылу Колчака красногвардейский отряд, вскоре собрал на его основе огромное партизанское соединение. Адмирал приказал уничтожить его любым способом. Каширину пришлось с жестокими боями пробиваться через вражеские тылы. Дерзкий рейд увенчался успехом. Партизаны соединились с главными силами красных. В пути Каши-рин был тяжело ранен, и командование принял его заместитель Василий Константинович Блюхер. Потом — пополнение, переформировки. Так и стал он командиром 30-й дивизии. В 1918 году первым среди военачальников получил Василий Константинович орден Красного Знамени.

Дивизия сражалась на полях гражданской войны, знамена ее овеяны многими славными победами. В составе 30-й воевал Константин Константинович Рокоссовский, проявивший себя талантливым полководцем и в годы Великой Отечественной. В ее рядах находился и венгерский писатель-интернационалист Мате Залка, известный как генерал Лукач.

Вечером 20 августа 1942 года 30-я дивизия оставила Горячий Ключ и заняла оборону немного южнее станицы Пятигорской до горы Фонарь. В условиях гористой местности сплошной обороны не было. Создавались узлы сопротивления, запирающие пешеходные тропы, перевалы, ущелья, долины рек. Полки дивизии оседлали все господствующие высоты. На долю солдат Аршинцева выпала одна из труднейших задач. Самые жестокие бои разгорелись на ее участке, так как она перекрывала долину Псекупса. Высота 387, западнее станицы Пятигорской, теснина Волчьи ворота и гора Лысая — вот те «орешки», которые пытался «разгрызть» генерал Руофф.

Против Иркутской дивизии действовали усиленная 125-я пехотная дивизия генерала Шнеккенбурга, части дивизии СС «Викинг». Они-то 31 августа неожиданной атакой и сбили наши подразделения с горы Лысой.

Аршинцев сидел в блиндаже хмурый. На оперативную карту почти не глядел. Знал и без нее, как важна в обороне эта гора.

— Нельзя оставлять Лысую у противника, — сказал он начальнику штаба.

С минуту посидел, молча что-то взвешивая, крикнул дежурному офицеру-.:

— Позовите командира 35-го полка майора Клименко!

Подвижный, небольшого роста Клименко шагнул в блиндаж:

— По вашему приказанию...

Борис Никитович посмотрел на подчиненного с явным удовольствием, перевел взгляд на деревянную кобуру маузера, с которой тот, как говорили шутники, и во сне не расстается, кивнул на нее с улыбкой:

— Не надоело таскать такую махину?

Клименко подпихнул под пилотку прядь каштановых волос, собрал в уголках глаз морщинки:

— Пушка что надо. Разит наповал.

Аршинцев помолчал, лицо его посуровело, сказал твердо, не поднимая головы:

— Так вот что, пушкарь, высоту, с которой вас сбросили, вернуть!

— Есть вернуть высоту, — бойко отрапортовал командир полка. Поправил на боку маузер. — Разрешите идти?

К штурму готовились тщательно. Пополнили боезапас, насколько возможно подтянулись к противнику. Скрытно выдвинули артиллерию, подготовили место для «катюш».

Вот как описывает начало этого события военный корреспондент, писатель Виталий Закруткин: «На широкую лесную поляну выползли похожие на серых бронтозавров минометные установки... Офицер взмахнул хлыстом и, точно повинуясь мановению его руки, бронтозавры заревели, изрыгая дым и пламя. Начался артиллерийский налет. Заговорили наши пушки... На голой вершине закопошились фигурки вражеских солдат. Словно встревоженные муравьи, они метались вдоль лесной опушки, падали, сбегались в одном месте, потом разбегались в разные стороны».

Прошло несколько минут, и артиллерия умолкла. Сначала только шелестел подлесок, раздвигаемый бойцами, потом донеслось «ура». Оно крепло, становилось мощней, заполняя все пространство у подножия горы. Подразделения ринулись в атаку. Откуда-то строчил пулемет, трещали автоматы. И вот она, вершина, почти рядом. Кое-где началась рукопашная. И не выдержали хваленые эсэсовцы. Очистив Лысую, подразделения полка закрепились на ее северных склонах.

Несколько дней подряд атаковали гитлеровцы гору, но занять ее так и не смогли. Зато авиация висела над ней каждый погожий день. В иные дни насчитывалось до сотни самолето-вылетов. Артиллерия выпускала до восьми тысяч снарядов в день. Вершина и склоны горы были буквально перепаханы. Потом пошла агитация. Самолеты пачками сбрасывали листовки: «Сдавайтесь! Заняты Новороссийск и Туапсе! Вы окружены!». Бойцы читали и посмеивались: «Бреши, бреши, фриц». Щупали толстую шуршащую бумагу, отплевывались в сердцах: «Нет чтобы на газетной печатали. А эту куда употребишь? Ни на цигарки, ни в нужник сходить».

День ото дня бойцы укрепляли Лысую, углубляли окопы, траншеи. А надвигалась осенняя непогода. Стало туго с боеприпасами, да и с питанием не лучше. Хитрый на выдумки русский солдат все использовал в обороне. Как-то заглянул на вершину Лысой командир дивизии, видит, бойцы на бруствер окопа здоровенные камни закатывают.

— Зачем это? — спросил Борис Никитович.

Те переглянулись, а пулеметчик, захвативший еще первую мировую, расправил усы, хитровато прищурился:

— Это, товарищ комдив, стало быть, солдатская подмога.

— Давай поясни свою подмогу.

Солдат похлопал по гладкому боку валуна:

— Оно, это самое... вроде тоже как оружие. Лезет, стало быть, фриц в гору, а мы его камешком! Пустишь вот такой вниз, как пойдет гулять — целое отделение смахнет к едреной бабушке. Оно и немцу урон, и патроны экономим.

— Молодец, солдат! — похвалил Аршинцев.— В ратном деле все хорошо, что нам на пользу.

Было далеко за полдень. Обстрел прекратился. Стояла удивительная тишина. И вдруг небо с севера огласилось курлыканьем. Борис Никитович запрокинул голову, долго смотрел в сторону журавлиного клина, и столько в его глазах было грусти, что старый солдат не выдержал, неумело прервал молчание:

— На зимовку, стало быть, подались.

В это время и загудело в стороне. Воющий гул нарастал. Коренастый сержант в выцветшей гимнастерке глянул вверх, зло сплюнул под сапоги:

— Летят коршуны, мать их в печенку!

А на южном скате уже рванула первая бомба.

— Товарищ полковник, прыгайте в траншею, — закричал молодой лейтенант.

Аршинцев не спеша спустился в укрытие. Бомбы рвались так густо, что высота дрожала, как в лихорадке. Комья каменистого грунта сыпались на головы бойцов.

Тот же сержант сказал, будто ни к кому не обращаясь:

— А ведь пели перед войной: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц, и в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ...» Где оно, это спокойствие? Где наши соколы?

Лейтенант глянул на него с укором. Аршинцев тоже повернул голову, но не оборвал, не прикрикнул, произнес раздумчиво:

— Не успели мы многое сделать. Времени не хватило. Считай, в двадцать втором окончательно свою землю освободили от белых банд и интервентов. Потом поднимали разрушенное хозяйство, а тут и эта война нагрянула. Те заводы, что были, пришлось разбирать и тянуть за тысячи верст на восток. Пока наладишь производство, а у противника своих авиазаводов не перечесть, да вся Европа на него работает.

Он на миг замолчал, посмотрел на опустевшее небо, сказал твердо, с полной уверенностью:

— Скоро придет и на нашу улицу праздник. Так-то, сержант!

Вышел из траншеи, спросил стоящего рядом лейтенанта:

— Кто в боевом охранении на высоте Безымянной?

— Рота старшего лейтенанта Синельникова, — ответил тот. — Там же и политрук Ерохин.

— Надо побывать и там,— повернулся комдив к адъютанту.— Пойдем, пока затишье.

На КП командира дивизии тускло чадит коптилка. Командиры полков и спецподразделений расселись у грубо сколоченного стол?, кто на чем. Аршинцев еще раз глянул на карту, жирно обвел карандашом поселок Пшада.

— Положение с боеприпасами и продовольствием ухудшается,— начал он, постукивая пальцами по столу.— Дожди размесили дороги и тропы. Нормальная связь с тыловыми базами почти прекратилась. Выход один — все необходимое доставлять на плечах. Будем поочередно посылать по одной роте на базу снабжения в Пшаду. А это не близкое расстояние — туда и обратно несколько суток.

— Но этим мы ослабим оборону,— заявил командир 256-го стрелкового полка полковник Руденко.

— Другого выхода нет,— ответил Аршинцев, — без боеприпасов не навоюешь. Но и оборону ослаблять нельзя. Значит, надо усилить бдительность, стойкость.

В блиндаж вбежал начальник оперативного отдела:

— Высота Безымянная занята немцами! Первым вскочил Клименко:

— Что с людьми, что с Синельниковым?!

— Пока сведений нет.

Вскоре бой затих. Как выяснилось, в живых из тридцати шести человек остался чудом сержант Сергей Вонцинский.

Командир полка майор Клименко с трудом сдерживал слезы:

— Какие ребята погибли!

И на следующий день повел полк в атаку на Безымянную. Высоту очистили. Сотни вражеских трупов покрывали ее склоны.

Бои не утихали ни на один день. Шестая рота 256-го стрелкового полка обороняла высоту 249,6. Гитлеровцы окружили ее.

— Надо прорываться из мешка, — сказал командир. По цепи пошло приказание: «Готовиться к прорыву».

Но на пути стоял пулемет. Не только выскочить из окопа — поднять голову не дает.

— Попробую заткнуть ему глотку, — сказал политрук Александр Кириченко.

Взяв несколько гранат, он по ложбинке пополз к нему в обход. Но укрытие' кончилось. Впереди голое пространство. Политрук швырнул гранату и вслед за ней бросился вперед. Огненная струя обожгла тело, но он собрал все оставшиеся силы и вместе с броском второй гранаты свалился на вражеский пулемет. Ценой своей жизни расчистил путь товарищам. Рота вышла из окружения. Посмертно Кириченко присвоено звание Героя Советского Союза.

Надежда вернуть гору Лысую не оставляла врага.

Атаки следовали одна за другой. Особо ожесточенной была одна из них в средине октября. Бой шел более шести часов. Роты таяли на глазах. На одном участке наконец осталось всего два бойца — Ветчинкин и Кучерявый. Но вскоре пуля нашла и Ветчинкина. Герасима Кучерявого окружили немцы, хотели взять живым. Патроны у него кончились, но осталась граната. Герасим отбросил винтовку и встал. Гитлеровцы приблизились, и граната полетела им под ноги. Вместе с врагами погиб и Кучерявый. Ему также посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Одна из улиц Горячего Ключа носит его имя.

В конце октября 1942 года сложилась тяжелая обстановка в полосе 18-й армии, непосредственно прикрывающей Туапсе. Полковник Аршинцев получил приказ помочь 18-й активными боевыми действиями. Комдив вызвал Клименко и поставил ему конкретную задачу. Пройдя скрытно десятки километров через лесистый хребет Котх, 35-й стрелковый полк достиг станицы Ключевой и восточной окраины Горячего Ключа. Атака была настолько внезапной, что гитлеровцы не успели оказать сопротивление и были полностью разгромлены.

В один из осенних дней 1942 года на КП дивизии привели уже немолодого человека в стареньких брюках, заправленных в сапоги, и поношенном ватнике. Пистолет его держал лейтенант-конвоир.

— Захватили подозрительного,— доложил он, вытянувшись по уставу.

— Кто таков? — спросил Аршинцев. Тот растянул в улыбке губы:

— Здравствуйте, Борис Никитович. К вам пробирался, да вот перехватили,— показал он на лейтенанта.

Вынул документы, протянул комдиву:

— Орцев я. Командир Пашковского партизанского отряда. Действуем между Горячим Ключом и станицей Калужской.

Аршинцев, посмотрев, возвратил удостоверение, протянул руку:

— Рад познакомиться. Наслышан о вас. Это вы, пропустив фашистские танки на дороге Саратовская — Табаксовхоз, отрезали от них автобусы и крытые машины с солдатами? Помнится, там около сотни вражеских трупов потом насчитали.

— Нет, это дело группы Степана Киркорова;—уточнил Орцев, — а мы недавно разнесли большой обоз с продуктами и боеприпасами на шоссе между аулом Шенджий и хутором Сливным. Из 32 подвод успели проскочить только две.

— И об этом наслышаны.

Борис Никитович отпустил лейтенанта и еще долго беседовал с командиром партизанского отряда. Большую помощь оказывали народные мстители регулярным войскам. Не только тревожили они врага прямыми налетами, но и собирали бесценные разведывательные данные.

Наступил ноябрь, но фашисты по-прежнему пытались сбросить дивизию Аршинцева с занимаемых высот и устремиться через Волчьи ворота к Елисаветпольскому перевалу. Но и эта попытка, несмотря на большие потери, не увенчалась успехом.

Выстоять в тяжелых боях во многом помогало воинское братство, воспитанное ленинской партией и комсомолом. В одном из боев был тяжело ранен молодой солдат. Срывающимся голосом он беспрерывно просил воды. Но где ее взять, если колодец у немцев? И вот к командиру подходит автоматчик Евгений Кривешко.

— Разрешите мне?

— Как ты туда доберешься? — спрашивает командир.— Не хочу терять еще одного бойца.

Но стоны раненого заставляют что-то делать. Он отводит взгляд, опускает голову:

— Ладно, только осторожно.

Кривешко по кустам пробирается к мостику. Видит у колодца трех гитлеровцев. Вот они присели рядом на камень, закурили, о чем-то заспорили. Автоматчик незаметно ползет к ним. Один из солдат неожиданно оборачивается, но с перепугу только клацает челюстью, а сказать ничего не может. Его нелепый вид настораживает остальных. Они враз оглядываются, хватаются за автоматы. Но поздно. Длинная огневая строчка сваливает всех наповал.

Кривешко быстро наполняет водой два котелка, припав к земле, ползет в кусты. А над головой уже свистят пули. Но о них он не думает — только бы не расплескать воду.

Бои шли повсюду, но, пожалуй, самая тяжелая обстановка сложилась на участке 71-го стрелкового полка майора Ковалева. Отбивая непрерывные атаки, полк нес тяжелые потери. В ротах оставалось по пятнадцать — двадцать человек. Люди глохли от постоянных бомбежек. В один из дней после длительной огневой обработки гитлеровцы попытались прорваться через Волчьи ворота. Аршинцеву пришла мысль разгромить их в этой узкой теснине. После того как отбили атаку, пригласил он к себе Ковалева и Клименко. Прибыли и некоторые командиры спецподразделений.

— Чувствуете, как рвется фриц в Волчки ворота? — начал командир дивизии.— А что это значит?—И сам тут же ответил: — Значит, он будет рваться сюда, не считаясь с потерями. — Обвел взглядом командиров.— Но ведь для нас это самое удобное место, чтобы нанести по нему сокрушительный удар. Давайте к карте,— пригласил командиров комдив.

План обсуждали детально. Слишком многое зависело от его выполнения. В густом лесу, на склонах гор, спускающихся в теснину, залегли в засаду три батальона. Выше к вершинам установили орудия и гвардейские минометы.

— Вначале окажем самое серьезное сопротивление, чтобы противник понял, что мы намерены здесь драться до конца. И лишь потом разыграем отступление,— объяснял Аршинцев,— а позднее и ударим.

Немцы действительно сделали генеральную попытку прорваться по теснине к селу Фанагорийскому. После двухдневной огневой обработки гренадеры 419-го полка ринулись в атаку, но, встреченные плотным огнем, откатились. На следующий день теснина вздрогнула от бомбовых ударов. Самолеты с черными крестами делали заход за заходом. Загорелся лес. Черные клубы дыма стелились над землей, поднимались вверх, окутывая лесные заросли.

В полдень начал наступление 420-й немецкий полк, но и он был отброшен. А вечером на виду у противника основные силы полка Ковалева, оставив для прикрытия роту, стали отходить по дороге на Фанагорийское. Высланные разведчики сообщили, что немцы готовятся к большому наступлению. Оно началось с рассвета. Впереди шли автоматчики, за ними основные силы. Стремясь развить успех, командир 125-й немецкой дивизии генерал Шнеккенбург усиливает наступающую группу уже известным 419-м гренадерским полком. Не считаясь с потерями, немцы подбрасывают резервы. Им кажется — еще нажим, и они минуют Волчьи ворота, займут Фанагорийское, а дальше открыт путь на Туапсе.

Аршинцев с нетерпением наблюдал, как накапливаются силы противника. Вот они уже прошли половину теснины. Пора... Но он сдерживает себя: «Пусть еще немного пройдут, пусть еще чуть-чуть». Наконец резко повернулся к ординарцу.

— Давай!

Послышались хлопки, и две яркие ракеты взвились в небо с высоты 386. Сразу же горы огласились орудийными раскатами, длинными очередями застучали пулеметы. Лес осветился всполохом минометов, и на врага обрушились батальоны, находящиеся в засаде. Все смешалось в едином грохоте: уханье минометов, разрывы гранат, треск автоматов. Колонны врага остановились, ошалело замерли, начали рассыпаться, ища укрытия. Но где спрятаться в узкой теснине? А по склонам, словно мощный поток, прорвавший плотину, прикрываясь пулеметным и автоматным огнем, ринулись из засады батальоны. Сначала слабое «ура-а!» крепло, наливалось мощной силой и, отраженное эхом, затопляло ущелье, склоны гор... Первые звуки, сбитые эхом, тонули в неясном, неразборчивом кличе, и только тягучее, нескончаемое «а-а-а» полонило пространство.

Майор Ковалев вскочил на коня, кинулся вниз, в гущу боя. Его высокая фигура почти припала к луке седла, фуражка слетела с головы, по руке, зажавшей пистолет, хлестали ветки кустарника. Сзади, почти впритык, скакал адъютант и коновод на своем буланке. Его молодое лицо пылало огненным румянцем, выцветшая пилотка сбилась на затылок.

Почувствовав окружение, гитлеровцы в панике заметались. Бросились с дороги на Фанагорийское вправо, но налетели на ураганный огонь батальона майора Ильина. Повернули к высоте 386, но тут их встретили пулеметчики Клименко. Паника нарастала, бой разгорался. Вот уже кое-где началась рукопашная. Теснина покрывалась трупами. Лишь в наступающей темноте гитлеровцам удалось с огромными потерями вырваться из окружения. В этом сражении фашисты потеряли более половины своей дивизии.

Силы противника были окончательно подорваны, моральный дух быстро падал. Недаром солдаты Клименко сочинили на досуге довольно острый анекдот, который знал в дивизии почти каждый, но даже при многократном повторении бойцы в хохоте хватались за животы.

— Послушайте, братцы, — начинал доморощенный Теркин, покручивая прокуренный ус,— приходит, значит, генерал Шнеккенбург в землянку к своим гренадерам: «Каков, герои, у вас моральный дух?» Тут подскакивает к нему самый бойкий солдатик — руки по швам, каблуками щелк: «Чижелый дух, господин генерал, но господин фельдфебель обещал вентиляцию поставить!».

А «дух» и впрямь был неважным. Письма убитых и пленных, которые они не успели отправить домой, говорили сами за себя.

Нелегко давался завоевателям каждый шаг вперед на нашей земле. Горами трупов покрыт был их путь.

Несмотря на большое превосходство в живой силе и технике, воины дивизии полковника Аршинцева сумели сдержать врага. В основе побед лежал массовый героизм. 25 солдат и офицеров этого соединения заслужили высокое звание Героя Советского Союза, сотни человек получили ордена и медали. На знамени дивизии сияют орден Ленина, три ордена Красного Знамени, орден Суворова II степени. Ни на шаг не отступила с занятого рубежа 30-я Иркутская дивизия.

Противник выдыхался с каждым днем, да и зима уже властвовала в горах Кавказа. В один из декабрьских дней полковник Аршинцев получил радостную весть: готовиться к приему гвардейского знамени. В четком строю вытянулись полки в лесу на скате одной из высот, укрытой от противника. Борис Никитович, отбивая шаг, подошел к святыне, склонился на одно колено, поцеловал краешек знамени. Торжественно и строго звучал оркестр. Отныне дивизия именовалась 55-й гвардейской стрелковой. Воины клялись овеять только что врученное гвардейское знамя новыми победами.

Они сдержали свое слово. После тщательной разведки на рассвете январского утра 1943 года полки пошли в наступление. Станица Калужская была атакована с трех сторон. Первым ворвался на ее окраины полк Ивана Максимовича Ковалева. Вихрем налетели его гвардейцы на ошеломленных гитлеровцев. С ходу захватив две артиллерийские батареи, они повернули их в сторону отступающего противника, уничтожая его своим же оружием. А через день дивизия вошла в станицу Смоленскую.

На левом фланге так же стремительно двигалась 83-я Туркестанская горно-стрелковая дивизия Александра Александровича Лучинского. Выбив немцев из станицы Ставропольской, ее части двинулись на станицу Григорьевскую.

Успешно развивались события и на правом фланге дивизии Аршинцева. 76-я морская бригада переправилась через реку Псекупс в районе горячеключевского санатория ниже скалы Петушок, а 6-я гвардейская бригада вышла на восточную окраину Горячего Ключа.

Между тем резко ухудшилась погода. От внезапного дождя растаял снег, кубанская степь превратилась в сплошное месиво. В таких условиях наступление становится нелегким, тем более что впереди тянулась сильно укрепленная противником так называемая «Голубая линия». Чтобы преодолеть ее, потребовались немалые силы. И все же она была взломана.

Дальнейший путь 55-й гвардейской стрелковой дивизии Аршинцева лежал в Крым, на Керченский полуостров. В труднейших условиях — десант через пролив и бои за Керчь. Здесь и простились со своим любимым командиром бойцы дивизии. Борис Никитович, только что получивший звание генерала, погиб в одном из жестоких боев.

Проходит время, сменяются поколения, но память о воинах, ставших грудью на пути врага в предгорьях седого Кавказа, остается нетленной. Трогательно-скромная чугунная плита установлена на обочине дороги, идущей к селу Фанагорийскому в теснине Волчьи ворота, рядом с небольшим блиндажом. На чугунном монолите вылиты слова: «Героическим воинам 71-го стрелкового полка майора Ковалева, остановившим здесь врага осенью 1942 года.

Следопыты СШ № 23 гор. Жданова».

Есть и другой памятник воинам Иркутской дивизии. В нескольких километрах от Горячего Ключа по дороге на Джубгу высится, словно распустившийся цветок, бетонная полуоткрытая чаша с пятью лепестками-вымпелами. Они олицетворяют стилизованные знамена по количеству входящих в дивизию полков. Это их овеянные славой четыре знамени поднялись над округлым постаментом. Пятое, в центре, — знамя дивизии. На кромке постамента небольшое артиллерийское орудие.

Памятник торжественно открыт 3 июля 1976 года. Проект готовили учащиеся Краснодарского архитектурно-строительного техникума, а исполнителями были строители треста № 11, которыми руководил главный инженер одного из ПМК Леонид Дмитриевич Рязанов. Материалами обеспечивал директор завода железобетонных изделий Александр Владимирович Пейсахович, бывший командир пулеметной роты 30-й Иркутской дивизии.

В жаркий июльский день 1976 года на Джубгинском шоссе, близ поворота на станицу Пятигорскую, вышли из автобусов люди. Среди убеленных сединами ветеранов войны застыла в строю красногалстучная пионерия.

По заданию начальника Генерального штаба Министерства обороны церемонию открытия памятника возглавил участник боев в этом районе бывший командир 83-й стрелковой дивизии генерал армии Герой Советского Союза Александр Александрович Лучинский.

Разрезана лента. В скорбном молчании застыли люди. А на бетоне под пятиконечной звездой яркое летнее солнце четко высветило слова: «В сентябре 1942 года на этом рубеже воины 30-й Иркутской дивизии остановили врага».

Но они не только остановили его на пути к Туапсе. Они измотали его, обескровили и погнали прочь с нашей земли!

Карта Ставропольской губернии, составленная Никифораки

Верстовки Кубани

Проводник в горы

Карта РККА, 1км, квадрат L37