Введение
автор Б.В. Техов
(Центральный Кавказ в XVI-X вв до н.э.)
Территория Центрального Кавказа расположена по обоим склонам Главного Кавказского хребта и ограничена на западе Эльбрусом, на востоке — Казбеком и тесниной р. Терек, являющейся условным рубежом между Центральным и Северо-Восточным Кавказом [72, с. 124]. У подножий северного и южного склонов простираются предгорные наклонные равнины и котловины, покрытые галечниками и суглинками: Кабардинская и Осетинская равнины — на северном склоне, Горийская и Мухранская котловины — на южном [55, с. 6].
Как и весь Кавказский хребет, Центральный Кавказ сложен из пород различного возраста, начиная от древнейших докембрийских кристаллических и кончая четвертичными пластами пемзовых пеплов и вулканических туфов, образовавшимися в результате интенсивных тектонических процессов, вызвавших извержения Эльбруса и Чегемских вулканических центров на северном склоне, Ермано-Едисского центра — на южном [55, с. 4; 427, с. 14]. Рельеф Центрального Кавказа — высокогорный альпийский [98, с. 8], с глубокими ущельями, покрытыми лесом и несущими систему стремительных горных рек. Здесь расположены основные перевальные пути, связывающие северный склон Главного Кавказского хребта с Закавказьем. Помимо главных перевалов (Ма-мисонский, Крестовый, Местийский, Донгуз-Орун, Рукский и др.) существует ряд мелких перевальных путей, используемых с древнейших времен. Некоторые из них расположены на высоте более 3 тыс. м и поэтому не всегда доступны и удобны.
Центральный Кавказ богат полезными ископаемыми, в том числе месторождениями меди, цинка, свинца, мышьяка, сурьмы. Многие из них использовались людьми.с древнейших времен. Об этом свидетельствуют древние рудники и медеплавильни по р. Фиагдон, у Верхнего Чегема, на р. Аман-Ауз [137, с. 36, 37; 395, с. 281; 264, с. 12], в Раче [77; 80; 82; 74], в Южной Осетии и т. д.
Положение Кавказа на стыке Европы и Азии, близ древнейших очагов цивилизации, богатство его природными и минеральными ресурсами обеспечили ему выдающееся место в истории не только нашей Родины, но и всей Европы [196, с. 27]. Природа Кавказа благоприятствовала жизни человека, развитию самобытных черт в его материальной и духовной культуре [264, с. 13].
За последнее время создан ряд трудов, посвященных древней истории и культуре Кавказа. Наиболее важным из них является монографическое исследование Е. И. Крупнова «Древняя история Северного Кавказа», вышедшее в 1960 г. В нем рассматриваются и памятники северного склона Центрального Кавказа — как горных районов, так и предгорий и равнин [197, с. 18]. Мы ставим перед собой более скромную цель: рассмотреть культуру племен середины и второй половины II тысячелетия до и. э. горной зоны Центрального Кавказа. Эта территория на юге включает в себя верховья Ингури, Цхенисцкали, Риони, Квирилы и Большой Лиахви, а на севере — верхние течения Бакса-на, Черека, Уруха, Ардона, Фиагдона, Гизельдона и Терека. Заметим, что в понятие «Центральный Кавказ» нами включаются не только горные, но и предгорные районы, но, так как бронзовая культура горной зоны в середине и во второй половине II тысячелетия до н. э. являлась, как мы полагаем, единой и в то же время своеобразной, мы сознательно ограничились анализом памятников только этой культуры. Кроме того, для Центрального Кавказа характерна вертикальная зональность, и памятники материальной культуры II тысячелетия до н. э. (как, впрочем, и последующих эпох) в горах и на предгорных равнинах далеко не тождественны и должны быть расчленены в соответствии с местоположением на две четко различающиеся между собой группы — равнинную и горную.
В основе нашей работы лежат археологические комплексы могильника у с. Тли Джавского района Юго-Осетинской автономной области, раскопки которого проводились автором в течение многих лет.- Этот могильник, являющийся уникальным по сохранности, дал точную стратиграфию захоронений, что позволяет по-новому представить датировку памятников второй половины II тысячелетия до н. э. не только южного, но и северного склона Главного Кавказского хребта, где так называемая кобанская археологическая культура по настоящее время рассматривается в рамках устаревшей и требующей коррективов хронологии.
Хронологические рамки существования могильника у с. Тли — XVI—V вв. до н. э. Мы рассматриваем, однако, лишь комплексы XVI—X вв. до и. э., т. е. конца периода средней бронзы (XVI— XV вв. до н. э.) и всего периода поздней бронзы (XIV—X вв. до н, э.). Комплексы IX—V вв. до н. э. мы надеемся опубликовать позднее.
Вторую половину IIтысячелетия до н.э. (точнее,XIV—X вв.дон.э.) можно в целом определить как период поздней бронзы. Мы считаем возможным выделить внутри этого периода XIV—XIII вв. до н. э. и рассматривать их как ранний этап эпохи поздней бронзы. Комплексы этого периода из-за их малочисленности объединены нами в одну группу с материалами XVI—XV вв. до н. э.
Вторым этапом эпохи поздней бронзы мы считаем XII—X вв. до н.э., когда бронзовая культура племен Центрального Кавказа достигает своего расцвета. Именно в эту эпоху появились классические образцы прикладного и графического искусства, прославившие бронзовую культуру Центрального Кавказа.
С конца X в. до н. э. начинается период раннего железа, для которого характерно продолжение традиций предшествующей поздне-бронзовой культуры Центрального Кавказа [421, с. 35].
Одной из интереснейших сторон изучения позднебронзовой культуры Центрального Кавказа является исследование прикладного искусства. Мы сознательно не коснулись его, так как ему посвящены две кандидатские диссертации (одна — в Институте археологии и этнографии АН Армянской ССР, вторая — в Государственном музее Грузии имени акад. С. Н. Джанашиа). Можно надеяться, что в скором времени указанные диссертации будут опубликованы.
Мы не останавливаемся также на истории археологического изучения Центрального Кавказа, так как во всех специальных монографиях [197, с. 25—53; 420, с. 9—26] она освещается достаточно подробно. В то же время есть необходимость коротко охарактеризовать основные памятники эпохи поздней бронзы на интересующей нас территории, и к этой характеристике мы сейчас переходим.
Рис. 1. Каменные и бронзовые предметы из Северной Осетии (по Е. И. Крупнову):
1—3 — каменные булавы; 4—7 — бронзовые топоры; 8—12 — бронзовые кинжальные клинки; 13 — височные привески; 14 — бронзовая привеска в виде трубчатообушного топорика
Север Центрального Кавказа. Памятники интересующей нас эпохи, т. е. XVI—X вв. до н. э., выявлены во многих пунктах Центрального Кавказа. На северном склоне Главного Кавказского хребта они изучены лучше и при этом неоднократно издавались, так что во избежание повторения мы остановимся на них очень коротко. Более детально будет сделан анализ тех комплексов, которые частично или совсем не вошли в научный оборот. Рассмотрение их ведется не изолированно, а на фоне всех известных сейчас синхронных материалов.
На территории нынешней Северной Осетии памятники II тысячелетия до н. э. исследованы в основном Е. И. Крупновым. Так, в Дигории он раскопал могильник Верхняя Рутха. В некогда разграбленных могилах № 10 и № 16 им были обнаружены остатки могильного инвентаря [199, с. 49—56]. Особенно интересны четыре гигантские бронзовые булавки с рогообразными расплюснутыми навершиями, украшенные штампованными выпуклостями. Такие булавки (постепенно развившиеся в экземпляры с навершием в виде бычьих и бараньих рогов) были характерны для районов Центрального Кавказа и связаны с костюмом скотоводческих племен середины и второй половины II тысячелетия до н. э.
К этому же периоду относятся и материалы из могильника Фаскау близ с. Галиат. Отсюда происходят, в частности, кремневые наконечники стрел довольно тонкой работы. Наконечник с полукруглой выемкой в основании был найден в могильнике Фаскау Хабошем Кануко-вым. В коллекции ГИМ, купленной до революции у Дзелихова, имеются два таких наконечника удлиненных пропорций, с грубой крупной ретушью по сторонам и глубокой выемкой в основании [199, с. 43]. По закавказским аналогиям эти наконечники хорошо датируются второй половиной II тысячелетия до н. э. Некоторые из них, например наконечники с глубоким выемчатым основанием, бытовали до конца II тысячелетия до н. э.
Из каменных изделий, связанных с могильником Фаскау, следует также отметить булавы (рис. 1, 1—3), которые с середины II тысячелетия до н. э. получили широкое распространение по всему Кавказу. Отдельные экземпляры их бытуют до начала I тысячелетия до н. э.
Из того же могильника Фаскау происходят бронзовые клинок и дротик листовидной формы, с короткими черенками и срединным ребром по центру лезвийной части [199, с.45, рис.9,3,4]. Подобные изделия бытовали на Центральном Кавказе в середине II тысячелетия до н. э. Характеризуя материалы из могильника Фаскау, Е. И. Крупной почему-то называет клинок бронзовым ножом. Материалы первой половины и середины II тысячелетия до н. э. убеждают нас, что в эпоху средней бронзы для некоторых районов Центрального Кавказа были характерны бронзовые клинки небольших размеров, к числу которых и относится экземпляр из Фаскау (рис. 1, 8). То же самое можно сказать о кумбултском экземпляре, который приближается по форме к кваса-тальским кинжальчикам эпохи средней бронзы [108, с. 25, рис. 10—12, с. 29, рис. 4, 5]. К этому же типу кинжалов следует отнести даргавский и верхнерутхинский экземпляры [199, с. 45, рис. 9, б, 7], имеющие более длинные черенки для насадки рукоятки.
Заслуживают внимания найденные в могильнике Фаскау бронзовые трубчатообушные топоры, лезвийная часть которых слегка изогнута вовнутрь (рис. 1, 4—7). По мнению Е. И. Крупнова, они являются дальнейшим развитием более ранних вислообушных топоров, найденных в могильниках Фаскау и Рутха ивс. Корца [199, с. 46].
Для отмеченных выше памятников характерны также лепные глиняные сосуды, указывающие на своеобразие местного керамического производства.
Особенно богато представлены в дигорских могильниках украшения, в частности булавки (среди них выделяются массивные экземпляры, о назначении которых долгое время шел опор в археологической литературе). В эту же группу предметов входят височные привески в полтора оборота (рис. 1, 13), литые украшения (рис. 1, 14), названные Б. А. Куфтиным «амулетами в форме трубчатообушного топора» [224, с. 9—11, рис. 3] и встреченные в Фаскау, Верхней Рутхе [199, с. 57, рис. 12, 6], Тли [409, с. 128], в дольменах Абхазии [224, с. 11], в погребальных комплексах Брильского могильника [77, с. 188, рис. 3] и т. д. Е. И. Крупное относит их к концу бронзовой эпохи на Кавказе. В материальной культуре Центрального Кавказа эти «амулеты» появляются, по-видимому, с XV в. до н. э. и бытуют до конца II тысячелетия до н. э.
Рассматривая памятники первой половины II тысячелетия до н. э., Е. И. Крупное объединяет древности западной части Северной Осетии и юго-восточных районов Кабарды в особую группу, названную им «дигорской археологической культурой, предшествовавшей кобанской» [199, с. 60; 198, с. 82]. О сходстве дигорских древностей с древностями юго-восточных районов Кабардино-Балкарии говорилось и раньше [195, с. 122], но Е. И. Крупнову удалось обосновать это сходство более убедительными материалами.
К середине II тысячелетия до н. э. относится могильник Беахни-Куп в Северной Осетии, который упоминается еще в «Отчетах археологической комиссии» [320, с. CLXXXI—CLXXXIII]. Проверочными обследованиями на р. Терек, проведенными А. П. Кругловым в 1935 г., было обнаружено, что на холме Беахни-Куп никто до этого раскопок не производил. Материалы, которые обычно связываются с этим могильником (хранятся в ГИМ), на самом деле относятся к раскопкам в урочище Царца, проведенным Д. Я. Самоквасовым, А. А. Бобринским и В. И. Долбежевым. Среди материалов из Беахни-Куп имеются массивные кинжалы ярко выраженной листовидной формы. Некоторые из них имеют хорошо заметное ребро посредине. В эту же группу материалов входят: массивные височные привески овальной формы в полтора оборота, небольшая серия костяных наконечников стрел с длинными черенками и треугольно опущенными перьями [199, с. 61; 198, с. 86], довольно многочисленная керамика, среди которой имеются острореберные горшки срубного типа. К середине II тысячелетия до н. э. следует отнести выделенные Е. И. Крупновым парадные бронзовые топоры из могильников Фас-кау и Кумбулта, свидетельствующие об общественной дифференциации у племен Центрального Кавказа докобанского периода.
К этой же эпохе, точнее, к XIV—XIII вв. до н. э. относятся бронзовые кинжалы «переднеазиатского типа», выявленные на обширной территории. Отличительной их особенностью являются плоские ручки с выступающим по краям обеих сторон ободком, служившим для закрепления помещаемой внутри пасты, дерева или кости. На территории Центрального Кавказа найдено значительное количество этих своеобразных кинжалов. В 1965 г., например, такой кинжал был найден во дворе Цхинвальской конторы озеленения; еще один кинжал был обнаружен при раскопках 1963 г. в одном из стырфазских кромлехов (рис. 2, 1 и 2).
По мнению многих кавказоведов, подобные кинжалы к концу бронзовой эпохи имели довольно широкое распространение по всей Передней и Малой Азии [199, с. 56; 198, с. 86, рис. 20, /; 196, с. 37]. А. А. Иессеи писал, что их с достаточным основанием можно считать импортными с юга, однако более точного определения района их происхождения не предлагал [137, с. 163]. В специальной литературе о датировке этих кинжалов были высказаны противоречивые мнения. Одни археологи относили их к XVIII—-XIV вв. до н. э. [510, с. 65, рис. 24], другие —к XIV—XII вв. до н. э. [541, с. 137—138, рис. 25] или же к XV—XII вв. до н. э. [571, с. 4, табл. IV-B]. Как бы ни датировались эти кинжалы, на Кавказе они не могли появиться раньше XIV— XIII вв. до н. э., ибо эта форма «переднеазиатского кинжала» с некоторым видоизменением уже встречается в комплексах кобанского периода (например, некоторые кинжалы Тлийского могильника).
Рис. 2. Бронзовые кинжалы переднеазиатского типа:
1 — из фондов Юго-Осетинского музея краеведения:
2 — из кромлеха 5 у с. Стырфаз; 3 — из окрестно стей с. Кумбулта; 4 — из окрестностей с. Кедабек
7
За последнее десятилетие на территории Северной Осетии исследован ряд курганов с кромлехами и вытянутыми костяками (у селений Михайловское, Раздзог, Хумаллаг, Мичурино, Кора-Урсдон, Кадгарон, в окрестностях городов Орджоникидзе, Дигора, Ардон и т. д.). Курганы дали много ценных материалов, говорящих о культуре северокавказских племен первой половины II тысячелетия до н. э. [266, с. 63—77]. Анализируя эти памятники, В. И. Марковин отмечает, что курганы у селений Кадгарон, Кора-Урсдон и г. Орджоникидзе принадлежали носителям второго этапа так называемой северокавказской культуры, датируемого 1700—1500 гг. до н. э. [266, с. 73]. Очень важно, что на территории Северной Осетии выявлены курганы с кромлехами. Окружение могил и насыпей кромлехами — особенность, характерная для центральных и восточных районов Северного Кавказа. Кроме перечисленных североосетинских находок отметим курганы у селений Заюково и Старый Урух в Кабардино-Балкарии [266, с. 73; 32, с. 223; 204, с. 224], Миатлы и г. Хасавъюрт в Дагестане [159, с. 35; 326, с, 97; 266, с. 73] и т. д.
В кромлехах некоторых курганов Кора-Урсдона и Кадгарона обнаружены валуны с процарапанными комбинациями линий и штрихов, значение которых неясно [266, с. 68, рис. 4].
Материалы эпохи средней бронзы содержало погребение, открытое на территории кирпичного карьера у станицы Николаевской и опубликованное Д. Газдапустай [66, с. 140—-146].
В Кабардино-Балкарии памятники конца первой половины и середины II тысячелетия до н. э. изучались еще в конце XIX в., когда В, Б. Антоновичем в районе станиц Прохладной и Солдатской были проведены раскопки курганов, два из которых были отнесены к интересующему нас периоду [20, с. 234—240, 251—253]. В те же годы
Рис. 4. Тлийское погребение 46 после зачистки
Д. Я. Самоквасовым были вскрыты погребения II тысячелетия до н. э. близ Пятигорска и Кисловодска [369, с. 39 и ел.], а В. И. Долбежевым раскопан ряд могил и небольших курганов в районе с. Заюково на р. Баксан [320, с. 290—299]; наконец, И. А. Владимиров в течение трех лет раскопал два небольших кургана первой половины II тысячелетия до н. э. в районе Нальчика [321, с. 43—46, 138—145; 322, с. 51—53, 124—140].
С 1923 г. территорию Кабардино-Балкарии начала обследовать Северо-Кавказская экспедиция ГАИМК под руководством А. А. Миллера. Сначала ею были проведены разведки древних поселений в районе Нальчика [295, № 9/10], а в 1929—1933 гг. проводилось археологическое изучение памятников неолита и медного века. Особо важные материалы были выявлены при раскопках могильника в г. Нальчике [195, с. 127; 480, с. 16—18; 44, с, 7—10]. Основную часть вскрытых погребений исследователи отнесли ко второй половине III тысячелетия до н. э., однако были встречены и более поздние могилы. Самым ярким примером этих поздних захоронений может служить погребение 31, в котором были найдены разнообразные пастовые, сердоликовые и яшмовые бусы, височные кольца, орнаментированный глиняный сосуд, медные конусовидные поделки, просверленные клыки оленя, раковинки и т. д. [122, с. 250, 258, 267]. Судя по находкам, погребение, по-видимому, относится к кругу памятников Кабардино-Пятигорского района и должно быть датировано первой половиной или серединой II тысячелетия до н. э. Серединой II тысячелетия до н. э. датируются и два погребения из кургана, раскопанного Е. И. Крупновым у с. Старый Лескен в 1947 г. [480, с. 19], а также впускное погребение одного
Рис. 5. Комплекс бронзовых вещей из тлийского погребения 46:
1 — трубчатообушный топор; 2 — кинжальный клинок; 3 — наконечник копья
Рис. 6. Бронзовые кинжальный
клинок и наконечник копья из
тлийского погребения 45
Рис. 7. Тлийское погребение 42 после зачистки и комплекс оттуда же: 1—6 — бронзовые булавки; 7—8 — бронзовые браслеты из староурухских курганов с каменным кромлехом [480, с. 20 и 29]. К этому же периоду относятся Терские, Арикские, Майские, Нартанские, Малкинские курганы, а также курганы с каменными ящиками у с. Каменномостского [480, с. 22, 30, 38 и ел.].
К середине II тысячелетия до н. э. могут быть отнесены отдельные предметы из раскопанных в Кабардинском парке г. Нальчика (в «Садках») курганных погребений [122, с. 250, 258, 267]. Курганы в «Садках» дали многочисленное оружие и украшения, в том числе булавки с завернутыми бараньими рогами, близко стоящие к трем тлийским булавкам, о которых речь пойдет ниже. Б. Е. Деген-Ковалевский отмечает, что подавляющая часть материала курганных погребений в «Садках», сколько-нибудь поддающегося датировке, приходится на вторую половину II тысячелетия до н. э. [122, с. 267].
Материалы курганов Кабардинского парка в г. Нальчике находят аналогии не только на территории Кабарды и Пятигорья, но и в районе майкопской культуры на р. Кубани и в горной зоне Северной Осетии. Некоторые аналогии, как это будет показано, можно найти в горной полосе Южной Осетии (Тли) и Западной Грузии (Сачхери).
Памятники первой половины и середины II тысячелетия до н. э. были выявлены и в ущелье р. Баксан, где они представлены поселениями, а также курганами у с. Заюково. В одном из них (курган № 2) вскрыты погребения, отнесенные А. А. Иессеном к интересующему нас периоду [138, с. 220—236; 480, с. 24—25]. Этим же периодом датируются и некоторые каменные ящики из двух заюковских курганов, обследованных в 1932 г. А. А. Миллером [480, с. 25].
Рис. 8. Комплекс бронзовых вещей из минского погребения 29:
1—2 — кинжальные клинки; 3 — булавка с дисковидной головкой; 4 — наконечник копья
Рис. 9. Бронзовые топоры из Южной Осетии:
1— из погребения 46 Тлийского могильника; 2— со двора школы № 7 г. Цхинвали
Мы не даем полный перечень памятников эпохи бронзы на территории Кабардино-Балкарии, так как они описаны и проанализированы в указанной выше работе Б. Е. Дегея-Ковалевского [122], освещающей всю «вторую стадию» истории центральной части Северного Кавказа (по периодизации А. А. Миллера), а также в недавно вышедшей работе И. М. Чеченова [480, с. 16—30]. Б. Е. Деген-Ковалевским очерчена также территория распространения подобных памятников от Прикубанья до Кабарды, включая и памятники южного склона Центрального Кавказа — Сачхери и Тли [122, с. 231, 267, рис. 41].
Самыми древними курганными захоронениями Кабардино-Пятигорского района Б. Е. Деген-Ковалевский считает разрушенные курганы в «Садках», курганчик на Долинском селище и остатки первичных захоронений, раскопанных в курганах района Нальчика. К более позднему периоду Б. Е. Деген-Ковалевский относит комплекс кургана «Советской дачи». Самыми же поздними памятниками района он считает курганы у с. Христиановского, у ст. Кисловодской на р. Подкумке и особенно у Кызбуруна III, которые приближаются к порогу «третьей стадии», т. е. к концу II и началу I тысячелетия до н. э. [122, с. 231 и cл., с. 267, рис. 41; 480, с. 26].
Памятники середины II тысячелетия до н. э. выявлены не только в районе Нальчика, но и в юго-восточных районах Кабарды (в окрестностях селений Старый Урух, Верхний Акбаш, Эбенецер, Бараково) и в горной зоне Балкарии (в ущельях рек Чегем, Баксан, Малка ч т. д.) [198, с. 78; 480, с. 20, 26 и ел.]. Из этих памятников происходят глиняные сосуды, многие из которых очень близки к керамике дигорских могильников Северной Осетии. Сходство в культуре этих двух соседних районов прослеживается не только по керамике, но и по бронзовым изделиям (булавки, бисерные и бородавчатые бусы, бронзовые привески в полтора оборота и т. д.).
Рис. 10. Комплекс
бронзовых вещей из
тлийского погребения
36:
1 — булавка; 2 — привеск;
В 1960 г. у с. Нижний Чегем исследованы два больших кургана. В одном из них обнаружено 21 погребение, в том числе два в каменных ящиках. В инвентарь ящика входили: глиняный сосуд, многочисленные бронзовые листовидные и фаллические подвески, типичные для середины — второй половины II тысячелетия до н. э. Все остальные погребения суммарно отнесены И. М. Чеченовым к эпохе поздней бронзы и раннего железа [480, с. 26].
Юг Центрального Кавказа. Памятники середины II тысячелетия до н. э. хорошо исследованы в Горной Раче (ущелье р. Риони), где в течение многих лет велись археологические раскопки под руководством Г. Ф. Гобеджишвили [81, с. 113—114] (материалы опубликованы не полностью).
Основным памятником, наиболее близким по географическому положению и материальной культуре к синхронным памятникам севера Центрального Кавказа, следует считать Брильский могильник, использовавшийся в течение 2500 лет: с конца III тысячелетия до н. э. и до IV в. н. э. В середине и во второй половине II тысячелетия до н. э. здесь бытовали и грунтовые погребения и каменные ящики. Сверху погребения засыпались камнями, составляющими ныне каменные выкладки. В погребениях выявлен богатый бронзовый инвентарь: наконечники копий, кинжальные клинки архаического облика, топоры с круглым проухом. В отличие от тлийских погребений (см. ниже) в брильских встречены трубчатообушные топоры с высоким тонким корпусом и широкой лопастью. Они объединяют в себе черты рабочего и боевого топора. Из предметов украшения в брильских погребениях встречены булавки с дисковидными навершиями, браслеты, височные привески, бусы из антимона и т. д. В рассматриваемом памятнике совершенно нет глиняной посуды; вероятно, местные жители пользовались деревянной посудой, до наших дней не сохранившейся [81, с. 113]. Брильский могильник, как отмечает Г. Ф. Гобеджишвили, был оставлен скотоводческим племенем, которое продвинулось в эти места в эпоху бронзы из низменных или предгорных районов Западной Грузии. Это продвижение было связано с ростом поголовья мелкого рогатого скота, для содержания которого было необходимо освоение высокогорных пастбищ, богатых травой. Наряду со скотоводством в бассейне р. Риони быстрыми темпами развивалась и металлургия. Об этом свидетельствуют многочисленные погребальные комплексы Брильского могильника и других памятников южного склона Центрального Кавказа.
Скотоводческие племена верховьев р. Риони, как и других горных районов Восточной Грузии, зимой перегоняли скот на Каспийские пастбища по ущельям Северного Кавказа, что способствовало установлению добрососедских отношений и культурных взаимосвязей. Этим объясняет Г. Ф. Гобеджишвили сходство брильской культуры с культурой Северного Кавказа, в частности с культурой Дигории [78, с. 53; 81, с. 113]. Вполне возможно, что в те времена эти районы были заселены родственными племенами, постепенно отделившимися одно от другого и приобретшими известную самостоятельность в культурном развитии. Такова краткая характеристика важнейших памятников эпохи бронзы Центрального Кавказа, которые в дальнейшем будут использоваться в качестве сравнительного материала при анализе комплексов
Тлийского могильника — наиболее крупного из известных нам памятников этого типа на Центральном Кавказе. Правда, на Кобанском могильнике погребений было вскрыто намного больше, но они лишены научной полноценности из-за низкого уровня методики археологических раскопок, существовавшей в то время.
Исследования Тлийского могильника в течение ряда лет позволили с достоверностью установить устройство могил и способ погребения В настоящее время мы располагаем значительным числом вскрытых погребений (более 300), свидетельствующих о значительной площади этого памятника. К интересующему нас периоду относятся 113 погребений— 22 погребения XVI—XIII вв. до н. э. и 91 —XII—X вв. до н. э. Анализу погребального обряда и инвентаря этих погребений и будут посвящены следующие главы.
Помимо материалов основного памятника (Тлийский могильник) нами использованы соответствующие музейные коллекции Москвы, Ленинграда, Закавказья и Северного Кавказа. Были привлечены и некоторые отчеты, хранящиеся в архивах ИААН СССР, ЛОИА и т. д. Автор сознает, что некоторые вопросы остались освещенными не полно, другие требовали большей аргументации, но вместе с тем надеется, что предлагаемая монография продвинет вперед наши знания о древнейшем периоде истории Центрального Кавказа и привлечет внимание специалистов и всех интересующихся прошлым нашей Родины.
Автор выражает искреннюю благодарность всем, кто советами или консультациями способствовал завершению этой работы. В связи с этим он считает необходимым высказать особую признательность художнику В. Г. Козаеву, подготовившему помещенные в тексте иллюстрации, благодаря чему работа оказалась окончательно готовой к печати.
