Памятники XII—X вв. до н. э.: погребальный обряд и устройство могильных
сооружений: предметы, связанные с женским костюмом
автор Б.В. Техов
(Центральный Кавказ в XVI-X вв до н.э.)
В женских захоронениях XII—X вв. до н. э. изобилуют булавки, браслеты, бляшки, пояса, ножные кольца, бусы и другие предметы, связанные с костюмом. Больше всего среди них бронзовых булавок, особенно в комплексах раннего этапа рассматриваемого периода.
Булавки были основным металлическим элементом женского костюма на Центральном Кавказе в эпоху поздней бронзы. Они служили застежками для одежды, украшениями головных уборов, а также скрепляли прическу. В погребениях раннего этапа позднебронзового периода бронзовые булавки очень часто оказывались сконцентрированными у черепа или на груди. В материалах XII—X вв. до и. э. бронзовых булавок меньше, но, несмотря на это, нами выделена целая серия, в которой можно наметить несколько типов и подтипов.
/ тип составляют булавки с дисковидными навершиями. Они представлены шестью экземплярами, связанными с погребальными комплексами (рис. 106, /—6). Несмотря на то, что эти булавки составляют единый тип, распространенный на Центральном Кавказе в эпоху бронзы, они не повторяют друг друга. Почти каждая пара булавок из одного погребения отличается от пары из другого. Поэтому мы выделяем три подтипа булавок с дисковидными навершиями.
1-й подтип составляют массивные булавки из погребения 105 (рис. 106, 1, 2). Они имеют дисковидные навершия, которые у основания стержня полуовально подрезаны и украшены выпуклыми концентрическими кругами. Сквозных отверстий нет. Под дисковидными головками в стержнях булавок имеются небольшие отверстия, с помощью которых они прикреплялись к одежде. По форме вырезов нижних краев дисковидного навершия они сближаются с булавками Гинчинского могильника эпохи средней бронзы [62, с. 186, рис. 7, 25; 63, с. 187, рис. 4, с. 188; 64, с. 34, рис. 14, 26—28, с. 139—141]. Что же касается рассматриваемых булавок из Тли, то они вместе с комплексами, в которые они входят, датируются временем не раньше XII в. до н. э. Этим же периодом датируются две булавки Кабардино-Балкарского музея краеведения, на одной из которых сохранились отпечатки ткани. Они, по-видимому, проникли на территорию Кабардино-Балкарии из Рача-Лечхуми, где форма подобной булавки была известна уже в первой половине II тысячелетия до н. э. Не исключена возможность проникновения этой формы из района Кобанского могильника, который в эпоху поздней бронзы был основным памятником той богатой бронзовой культуры, которая зародилась на южном склоне Главного Кавказского хребта и отсюда распространилась на северные склоны.
По форме дисковидного навершия тлийские булавки в какой-то степени могут быть сопоставлены с одной луристанской булавкой, с той только разницей, что кроме концентрических кругов на дисковидном навершии луристанского экземпляра имеются растительный и точечный узоры [532, с. 153, рис. 274]. На наш взгляд, рассматриваемые тлийские экземпляры ведут свою форму от более ранних булавок из того же с. Тли, которые имеют тонкий стерженек, совершенно плоское на-вершие и отверстие на нем выше стержня. Эти ранние булавки из тлийских материалов лишены орнаментальных мотивов [409, с. 93, табл. 2, 20—22; 416, с. 164, рис. 1, 7]. В эпоху поздней бронзы эта форма бронзовой булавки развивается и на ее дисковидном навершии появляется точечный узор, концентрические круги или сложный чеканный узор [419, с. 155, рис. 10, / и 3]. Следует отметить, что и в эту эпоху бытуют булавки с совершенно простыми дисковидными навер-шиями, но деталями они отличаются от своих ранних прототипов.
2-й подтип представлен двумя булавками из погребения 217 (рис. 106, 3 и 4), навершия которых имеют форму неполного диска. Нижний конец навершия резко обрезан, и края по обе стороны стержня опущены вниз; по ним идет орнамент из мелких точек. По форме навершия эти булавки могут быть сопоставлены с дагестанскими экземплярами, хотя и отличаются от них в деталях; отличаются они и от булавок, обнаруженных в Чечено-Ингушетии [264, с. 65, рис. 27, 9, с. 94, рис. 43, 13, 14; 265, с. 66, 124—125], которые имеют менее округлые навершия со сквозными отверстиями в центре. На территории Южной Осетии помимо Тлийского могильника булавки с дисковидными навершиями найдены в Квасатали и Нули [108, с. 26, рис. 3, /—4]. В отличие от тлийских на головке около стержня они имеют отверстия; кроме того, у квасатальских и нульских булавок навершия по-настоящему дисковидной формы и на них отсутствуют овальные или дугообразные вырезы, которыми характеризуются тлийские булавки комплексов XII—X вв. до н. э.
Нульские и квасатальские булавки хронологически помещаются в рамках эпохи средней бронзы и соответствуют аналогичным изделиям Брильского могильника [24, табл. XII, 4]. Им очень близки ранние экземпляры тлийских булавок с дисковидными навершиями, от которых рассматриваемые экземпляры отличаются аккуратностью и изяществом.
3-й подтип составляют булавки из погребения 39 (рис. 106, 5, 6). Они имеют сравнительно короткие стержни. По краям плоской дисковидной головки нанесены двойные точечные (пунсонные) линии, а в середине помещены три спиральных завитка, состоящие из концентрических кругов, как на булавках из склепа № 3 Гинчинского могильника в Дагестане [63, с. 187; 64, с. 34, рис. 14, 26—28]. Отмеченные тлийские булавки полностью сопоставляются с раннекобанскими булавками аналогичного типа [441, с. 51, табл. XXVI, 3; 203, с. 67, рис. 5, /; 532, с. 153, рис. 274; 515, с. 65, табл. XIX, 5], датируемыми также XII в. до и. э. Имеющиеся на навершиях этих тлийских булавок концентрические круги должны быть связаны с более ранними спиральными изображениями, появившимися в основном с эпохи энеолита и ранней бронзы. Нет никакого сомнения, что они связаны с культом небесных светил, и особенно с солнцем и луной, которые использовались в древности как показатели времени: день за днем, месяц за месяцем [366, с. 43].
Булавки с дисковидными навершиями встречаются в памятниках Кавказа почти с начала эпохи средней бронзы и до первых веков I тысячелетия до н. э. В Закавказье в эпоху поздней бронзы, т. е. к концу II тысячелетия до н. э., эти булавки уже исчезают, а на Северном Кавказе они еще продолжают бытовать. Примеры тому — булавки из Эшка-конского могильника (коллекции Пятигорского музея краеведения, инв. № 2338/29) [130, с. 137, рис. 59, 6], несколько булавок из Кабардино-Балкарского музея и т. д.
Относящиеся ко // типу булавки с пятишишечными головками, весьма изящные и редкие для Кавказа, представлены, хотя и небольшой серией, в тлийских комплексах XII—X вв. до н. э. (рис. 106, 7—//). На раннем этапе позднебронзового периода они были очень характерны для рассматриваемого нами района. Эта форма бронзовой булавки является сугубо местной, хотя она и встречается в единичных экземплярах в некоторых других памятниках Восточной Грузии. На территории Южной Осетии в ареал их распространения входит с. Стырфаз, в кромлехах которого изобиловали булавки с пятишишечными головками. В одном только кромлехе № 5 их оказалось 24 [420, с. 140].
В погребениях XII—X вв. эти булавки встречены только в одном или двух экземплярах, в то время как в более ранних комплексах они попадались десятками. Эти булавки рассматривались нами в гл. I, и во избежание повторений здесь мы на них не останавливаемся. Не рассматриваем мы также булавки с булавовидной головкой, составляющие /// тип, поскольку о них также было сказано в первой части работы.
IV тип составляют булавки с навершием в виде протомы собаки (рис. 106, 12—14). В рассматриваемых материалах имеются две такие булавки и отдельное навершие. Булавки выполнены одной техникой и, видимо, изготовлены руками одного мастера. Одна из них чуть длиннее второй, и, кроме того, передняя лапа собаки касается кончика нижней челюсти, в то время как на втором экземпляре лапа собаки не подведена к морде фигурки. Изображение на навершии полностью повторяет скульптуру первой булавки.
Изображения имеют короткие уши и открытую пасть. Клыки сильно выражены, а у фигурки на бронзовом навершии, кроме того, высунут язык (рис. 106, 14). Эти три предмета были найдены в женских погребениях, выделенных нами как могилы знахарок. Вероятно, рассматриваемые булавки не только были предметами украшения, но и имели определенное магическое значение, о чем мы будет говорить ниже, при анализе отдельных скульптурных, а также графических изображений собаки, занимавших ведущее положение в сюжетах изобразительного искусства позднебронзовой культуры Кавказа XI— X вв. до н. э. Скульптурные изображения собак встречаются и на на-вершиях некоторых кобанских булавок, с той лишь разницей, что там они вместе с изображениями других животных составляют сцены охоты. Как отмечает Е. И. Крупное, эти булавки прямо указывают на служебную роль собаки в практиковавшейся тогда гаевой коллективной охоте; еще большая роль принадлежала собаке в охране увеличивавшихся стад, что отчетливо прослеживается по многим кобанским изображениям собак [198, с. 107].
V тип составляют булавки с откованными и завернутыми в трубку головками. По форме они, как правило, мало чем отличаются от мужских булавок того же типа. Однако на одной из женских булавок имеется орнамент в виде двух сетчато-заштрихованных поясов и двух изображений птицы (рис. 106, 19). Рассматриваемой булавке, насколько нам известно, нельзя найти аналогию в материалах эпохи поздней
бронзы Центрального Кавказа. Булавка эта отличается от других не только орнаментикой, но и тем, что ее стержень отточен полностью, в то время как у всех остальных булавок отточены только верхние половины стержня; кроме того, у рассматриваемой булавки головка завернута в трубку слабо. Помимо отмеченного орнамента на булавке прослеживаются также продольные вертикальные полосочки, состоящие из мелких косых штрихов, нанесенных на края отточенного стержня.
Лежала булавка на груди женского скелета погребения 208 и, видимо, была не просто застежкой, но и украшением. Другие булавки, например из погребений 18 и 22, найдены на черепах погребенных, и поэтому их можно отнести к предметам, которыми скрепляли либо головной убор, либо прическу. Такую же функцию выполняли и булавки других типов, обнаруживаемые в области черепа. Такая картина была подмечена нами еще при раскопках Тлийского могильника в 1955 и 1960 гг. Тогда же мы высказали предположение о том, что наиболее мелкие экземпляры бронзовых булавок могли быть применены в качестве шпилек для скрепления женской прически [409, с. 95—96; 417, с. 176]. Это предположение не получило поддержки со стороны некоторых археологов [36, с. 54], однако при последующих раскопках Тлийского могильника нередки были случаи, когда бронзовые булавки с откованными и завернутыми в трубку головками лежали на затылочной части черепа или под правым виском. В двух случаях подобные булавки оказались на теменной части черепа. Таким образом, ясно, что они служили для скрепления волос.
Любопытно отметить, что и при раскопках Кобанского могильника В. Б. Антонович зафиксировал маленькие лопатообразные булавки под головами женщин [20]. Это еще раз подтверждает высказанное нами мнение о назначении мелких булавок Тлийского могильника. Аналогичные бронзовые булавочки были засвидетельствованы в материалах древнего Мингечаура [33, с. 81], в Кабардино-Балкарии (коллекции Кабардино-Балкарского музея краеведения) и т. д.
Булавки VI типа — с овальными шляпками — в комплексах рассматриваемого периода встречаются редко. Их всего 5 экземпляров (рис. 106, 23—27). По форме они совершенно одинаковы, если не принимать во внимание количество кольцеобразных линий между овальной шляпкой и отверстием в утолщенной части стержня. На некоторых булавках имеются по две такие линии, но есть экземпляры, на которых число кольцеобразных линий доходит до восьми и более (рис. 106, 27).
Булавки с овальными шляпками были характерны для раннего этапа позднебронзовой эпохи. В материалах этого периода их очень много, причем в некоторых погребальных комплексах они встречаются десятками. Постепенно количество их уменьшается, и в комплексах рассматриваемого времени они или вовсе отсутствуют, или встречаются единицами. В свое время мы отмечали, что булавки с овальными шляпками характерны только для района Тли. Отдельные экземпляры были встречены и в горной Раче (с. Гари) [230, табл. XXX, 5, 6], которая, как нам представляется, в эпоху поздней бронзы была близка горной полосе нынешней Южной Осетии не только территориально, но и по культуре.
Любопытно, что форма этой булавки не проникла на северные склоны Главного Кавказского хребта. По настоящее время нам не известна ни одна находка булавки с овальной шляпкой на Северном Кавказе. Можно думать, что они являлись характерной особенностью культуры племен южных склонов Центрального Кавказа.
На территории Южной Осетии в ареал распространения булавок с овальными шляпками входит и Стырфазский могильник эпохи поздней бронзы, южнее которого они уже не встречаются.
В комплексах XII—X вв. до и. э. помимо отмеченных мужских браслетов из простой бронзовой проволоки имеются пластинчатые браслеты с граненой наружной поверхностью и постепенно зауженными и свернутыми в спираль концами. Сильно выступающие грани (по три на каждом браслете) украшены мелкими косыми нарезами (рис. 109, 1—17). Эти браслеты обнаружены в женских погребениях (по одному на каждой руке) и, пожалуй, являются характерными для них. Впрочем, следует отметить, что не во всех женских погребениях рассматриваемого периода были найдены пластинчатые браслеты. По-видимому, их носили более состоятельные, а может быть, более молодые женщины. По технике изготовления эти браслеты совершенно одинаковы не только в тлийских комплексах, но и на всей территории Центрального Кавказа. Ареал их распространения соответствует территории распространения кобанской бронзовой культуры, и поэтому в специальной литературе их принято считать браслетами, характерными для кобанской культуры. По мнению Е. И. Крупнова, эти браслеты явились дальнейшим развитием плоскопластинчатых (или сделанных из треугольной или полусферической в сечении пластины) браслетов, встречающихся в эпоху средней бронзы на территории Северного Кавказа [203, с. 78].
Пластинчатые бронзовые браслеты с граненой наружной поверхностью, с зауженными и завернутыми в спираль концами были засвидетельствованы во многих памятниках северного склона Главного Кавказского хребта. Первые находки были сделаны на . территории Северной Осетии [441, с. 57, табл. XXX, 4, 5], затем в Кабардино-Балкарии [95, с. 131, рис. 8, /; 198, с. 101, рис. 23, 2], в окрестностях Пятигорска и Кисловодска (коллекции Кисловодского народного музея), куда эта форма браслета, видимо, проникла значительно позже. Браслеты рассматриваемого типа были встречены также в памятниках колхидской культуры, но характерными для нее не являются. По-видимому, эти браслеты проникли в колхидскую культуру из горных районов Центрального Кавказа.
Говоря о многочисленных вариантах кобанских браслетов, Д. Газ-дапустай отмечал, что они восходят к браслетам, характерным для Центральной Европы. В частности, он считал происходящими от сред-недунайских форм XIII—XII вв. кобанские браслеты с ребрами и со спиральными завитками [65, с. 229]. Нам думается, однако, что кавказские пластинчатые браслеты с тремя наружными гранями и завернутыми в спираль концами формировались на Кавказе. Их прототипами можно считать браслеты из более узкой пластинки и с такими же спиральными концами, обнаруженные в комплексах раннего этапа поздне-бронзовой эпохи Южной Осетии (в частности, бронзовые браслеты кромлеха 9 Стырфазского могильника, а также браслеты из Мсхлеби, датируемые XIV—XIII вв. до н. э.). Следовательно, прежде чем появились так называемые прототипы кобанских пластинчатых браслетов в культуре Среднедунайского бассейна, на Кавказе уже бытовали экземпляры, которые могли послужить их действительными прототипами. Очень возможно, что эти прототипы как на Кавказе, так и в Среднедунайском бассейне формировались одновременно, без взаимовлияния друг на друга.
Рис. 109. Бронзовые пластинчатые браслеты с завернутыми в спираль концами из Тлийского могильника
Анализ бронзового инвентаря кобанской культуры указывает, что он свободен от влияний извне, что почти все бронзовые предметы в нем — местного производства. Внешнее влияние, если оно и было, допустимо скорее со стороны переднеазиатской цивилизации. Прав был А. А. Иессен, отмечавший, что толчком и катализатором развития собственной металлообработки на Кавказе служили сношения с южными, а не с северными или западными странами. Рассматривая бронзовые вещи из курганов станиц Новосвободной, Махошевской, Андрюковской и других, являющиеся значительно более ранними, чем рассматриваемые браслеты из Тли, А. А. Иессен писал, что они изготовлены либо на базе местной металлургии, либо из привозного, может быть закавказского, металла [137, с. 87]. Если так было в эпоху сооружения новосвободненских курганов, то для эпохи поздней бронзы с еще большим основанием можно говорить о местном производстве кавказских бронзовых предметов, в том числе и браслетов.
На территории Южной Осетии эти браслеты встречаются в материалах горной и предгорной полос; южнее предгорий они не встречаются. Следовательно, они оказываются характерными для материальной культуры горных племен Центрального Кавказа в эпоху поздней бронзы.
Самую большую группу женских украшений составляют ножные кольца, изготовленные из толстого бронзового прута круглого сечения. Большинство женских погребений содержало по два таких кольца (по одному на каждой ноге). Засвидетельствован единственный случай, когда на ножных костях женского скелета было надето по два кольца, но хронологически это захоронение не относится к рассматриваемой группе. Некоторые женские погребения оказались потревоженными,
Рис. 110. Бронзовые ножные кольца из Тлийекого могильника
и поэтому кольца не могли сохраниться на первоначальном месте. В непотревоженных погребениях ножные кольца всегда лежали на лодыжках, и только в одном случае (погребение 244) они лежали между коленами и икрами ног.
По технике изготовления ножные кольца Тлийекого могильника одинаковы. По внешним признакам их можно разделить на несколько типов.
Кольца / типа из погребения 39 отличаются массивностью, имеют плотно заходящие друг за друга концы и богатую орнаментику (рис. ПО, 1, 2). Эти кольца украшены изображениями собаки с открытой пастью, заостренным ухом и крючкообразно свернутым хвостом. Ноги животного кончаются штрихами, напоминающими рыбий хвост или плавники. Все изображения заполнены точечными линиями. Они полностью повторяют орнаментальные мотивы, имеющиеся на бронзовых топорах, булавах, фибулах и других предметах кобанской культуры. Кольца изготовлены из высококачественной бронзы, о чем говорят результаты химического анализа: медь — основа, олово—10%, свинец — 0,25, висмут — 0,002, серебро — 0,04, сурьма — 0,09, мышьяк — 0,035, железо — 0,005, никель — 0,09% (анализ произведен в лаборатории Института археологии АН СССР Е. Н. Черных). Кроме олова, все остальные элементы, по-видимому, представляют собой естественную примесь к основному составу сплава — меди.
Эти кольца, возможно, не носили, а если и носили, то короткое время, ибо на них нет потертости, как на других экземплярах.
Ко // типу относятся ножные кольца, имеющие разомкнутые неорнаментированные концы (рис. ПО, 3, 4, 5, 6, 10, 11, 13, 14, 17, 18, 19, 20, 22, 26, 28—31, 34—36, 39—41). Одни из них сделаны из тонкой, другие — из толстой проволоки.
/// тип составляют ножные кольца с заходящими друг за друга концами. Их сравнительно немного, и они отличаются от ножных колец II типа только формой концов (рис. ПО, 7, 8, 9, 12, 25, 27, 42, 43). Кольца этого типа имеются в материалах Мцхетского могильника (грунтовые погребения 306 и 314).
IV тип объединяет кольца, концы которых плотно подогнаны друг к другу (рис. ПО, 15, 16, 21, 23, 32, 33, 37, 38), но не сомкнуты.
V тип представлен тремя парами ножных колец. Они близки к кольцам II типа, но в отличие от них имеют концы, украшенные орнаментом. Кроме того, они из более толстого бронзового прута. Эти последние кольца должны быть отнесены к самому концу X в., а все остальные — к концу XII—XI в. до н. э.
На территории Юго-Осетинской автономной области ножные кольца помимо Тли известны и в других пунктах (Ожора, Рустау, Цоис, Окона, Сохта). Особо надо отметить серию бронзовых ножных колец (10 экземпляров), доставленную в Юго-Осетинский музей из с. Ередви в 1949 г. Все они имеют разомкнутые концы, изготовлены из толстого прута круглого сечения. По форме они очень близки тлийским кольцам и, видимо, датируются тем же временем.
В эпоху поздней бронзы ножные кольца были распространены на общирной территории Закавказья и Северного Кавказа. Можно указать на материалы нижнего слоя Мцхетского могильника, среди которых имеются и ножные кольца [154, с. 84]. Так, в погребении 565 Ф. Байерн выявил пару ножных колец, назвав их «кольцами богатырей» и отнеся их к культу Геракла. Он отметил также, что эти кольца носили на икрах ног [505, с. 38—39]. Ножные кольца были встречены как на северном, так и на южном участке Мцхетского могильника — в грунтовых погребениях 11, 42, 46, 84 (раскопки 1938 г.), 105, 116, 127, 139, 150 (раскопки 1939 г.), 164, 182, 209 (раскопки 1946 г.). В большинстве случаев они встречались in situ в количестве 3—4—6 (погребения 42, 46, 84, 126, 164, 242, 236, 314 и др.).
Попарно сложенные ножные кольца были засвидетельствованы А. Л. Лукиным в Аагстинском могильнике. В отличие от тлийских аагстинские кольца отлиты из бронзы не целиком, а имеют более легкую сердцевину, как бы из обожженной глины или шлака. Б. А. Куф-тин полагает, что эти кольца отливались способом «утериваемой формы» по восковой модели. Подобного типа кольца, представляющие своеобразную особенность абхазской бронзы, встречены и в первом ешерском погребении [226, с. 150—151].
Ножные кольца были зафиксированы де Морганом в Лелваре, где они были найдены in situ, причем на каждой ноге покойника было иногда по 4—5 колец общим весом до 4,5—5 кг. Последнее обстоятельство заставило исследователя видеть в них не украшения, а богатство, принадлежащее покойнику [542, с. 107—112, рис. 71]. Однако, по собственным наблюдениям де Моргана, эти кольца были все же надеты на кости ног.
В Закавказье находки ножных колец были зафиксированы в Мин-гечауре [33, с. 82, табл. XX], в каменных ящиках, вскрытых между Кедабеком, Кара-Мурадом, Карабулахом и Калакентом [132, с. 100]. В последнем пункте был найден даже экземпляр ножного кольца из чистого олова, которое, по мнению А. А. Иессена, могло быть скорее заготовкой металла, предназначенной для дальнейшей обработки. Находка эта свидетельствует также и о раннем появлении ножных колец в Закавказье [137, с. 158].
На Северном Кавказе ножные кольца были впервые найдены в Кобанском могильнике [441, с. 59, табл. XXXIII, 9 и 10]. Некоторые исследователи, писавшие о кобанских материалах, утверждают, что кольца находились как в «женских», так и в «мужских» погребениях [515, с. 30—31, 58; 441, с. 59]. Однако, как мы уже неоднократно отмечали, Кобанский могильник был раскопан без соблюдения научной методологии и комплексы, как правило, в нем выделить нельзя. В то же время наши многолетние наблюдения при раскопках Тлийского могильника показывают, что ножные кольца носили только женщины.
О назначении бронзовых колец в специальной литературе существуют самые противоречивые мнения. Массивные кольца, в частности, считаются единицами для товарного обмена, так как в условиях высокого его развития непременно должны были существовать какие-то единицы-эквиваленты: скот [270а, с. 80] или же слитки металла, которые по мере необходимости переплавляются [137, с. 158; 33, с. 151]. Однако о тлийских и кобанских кольцах можно сказать уверенно: они служили только украшениями и носились только женщинами. Выше уже отмечалось, что почти все они обнаружены на ножных костях погребенных и что некоторые из них сильно потерты от длительного употребления. Б. А. Куфтин полагает, что кольца одевались в детском возрасте и оставались на ногах до смерти, так как техника изготовления не допускает возможности их разъятия [226, с. 151]/ Но если это было так, то почему следы длительного употребления прослеживаются не на всех, а только на отдельных экземплярах колец. Допустимо, кстати, что на ноги многих женщин кольца надевали только после смерти, ибо во многих женских погребениях найдены кольца без следов употребления. В то же время трудно представить, что кольца надевались в детском возрасте — диаметр их настолько большой, что на детских ногах они не могли удержаться. Кроме того, внимательный анализ ножных колец из тлийских погребений свидетельствует, что большинство из них имело внутренний диаметр, позволявший свободно продеть стопу ноги взрослого человека. Что же касается детских экземпляров, то они изготовлялись соответственно детской ноге.
В 1969 г. в детском погребении 229 на ногах погребенного были найдены маленькие бронзовые кольца с заходящими друг за друга концами. Погребальный комплекс этой могилы примечателен тем, что с костяком оказались как ножные кольца и браслеты, характерные для женских захоронений, так и бронзовые массивные фибула и топор — предметы, характерные только для мужских комплексов. Погребение 229, таким образом, представляет сочетание элементов и женского и мужского инвентаря. Погребальное сооружение представляло собой яму типа колодца, обложенную кругом камнями (рис. 56, <?). Погребение датируется временем не позже X в. до н. э.
Бронзовые ножные кольца бытовали не только в XII—XI вв. дон. э., по и в более позднее время. Так, в большом количестве подобные предметы были зафиксированы при раскопках скифских курганов в Посулье. В. А. Ильинская считает их наличие в скифских курганах одним из наиболее ярких местных этнографических признаков [146, с. 145]. Но действительно ли они являются местными элементами или же привнесены с появлением скифских племен в Посулье? Во всяком случае, в доскифское время на территории Украины ножные кольца не были зафиксированы. Любопытно отметить, что на Украине, точнее, в Посулье и на Правобережье Днепра кольца обнаружены также только в женских погребениях. В этой связи заслуживает внимания курган 66 у с. Бобрица, где на женском скелете ниже колен оказались бронзовые браслеты или кольца [146, с. 147]. Местоположение колец точно такое же, как на женском скелете погребения 244 Тлийского могильника. Правда, хронологический разрыв между ними слишком большой (почти пять столетий), однако гипотеза о появлении этих колец у скифов в результате контактов с кавказскими племенами, на наш взгляд, является достаточно правомерной.
Рис. 111. Бронзовые привески в виде бараньих и козьих (4 и 9) голов из Тлийокого могильника
Привески в виде бараньих и козьих голов. Крупную серию украшений из женских погребальных комплексов составляют характерные для горных районов Центрального Кавказа бронзовые привески в виде бараньих голов. В Тлийском могильнике они насчитываются сотнями. Их много уже в материалах раннего этапа позднебронзовой эпохи. С постепенным развитием бронзолитейного производства ранние привески совершенствуются, и в комплексах XII—X вв. до н. э. имеются экземпляры настолько изящные и художественные, что мы вправе говорить о них как о подлинных шедеврах древней мелкой пластики. У вс^ привесок хорошо оформленные рога, несколько раз завернутые и даже с рубцами (рис. Ill, 1, 3, 6, 7, 8, 12, 13, 15, 16). Между рогами надлобной частью каждая привеска имеет петлю для подвешивания. Очень реалистично выполнены удлиненные морды и выпуклые глаза баранов.
Рис. 112. Бронзовые статуэтки птиц и привески из Тлийского могильника
Привески в виде козьей головы представлены только в двух экземплярах [рис. Ill,-4 и 9]. Они, как привески в виде бараньих голов, выполнены с большим мастерством и реализмом.
Рассматриваемые привески встречались в количестве двух, трех и больше экземпляров в каждом женском погребении, обычно на груди. Близкие аналогии им имеются в кобанских материалах.
Привески в виде изображения птицы. В материалах XII—-X вв. до н. э. Тлийского могильника имеются привески в виде фигурок птиц с хорошо оформленным туловищем, треугольным хвостом и головой фантастического животного (рис. 112, /—10). Подобные фигурки должны быть отнесены к ранней группе предметов мелкообъемной пластики, характерной для классического этапа кобанской археологической культуры.
Многие экземпляры рассматриваемых птичьих фигурок имеют на спинах один или два полуовальных выступа, по обе стороны которых — вогнутые надрезы. У восьми птичек в центре туловища имеется круглое сквозное отверстие, через которое они прикреплялись к одежде; В отверстиях отдельных экземпляров сохранились остатки шерстяных ниток. Две фигурки вместо круглого отверстия имеют петлю для подвешивания (рис. 112, 8, 9). Кроме того, у этих двух фигурок распростертые крылья, в то время как у всех остальных крылья прижаты. Еще две фигурки (рис. 112, 10, 11) напоминают голубя, а одна привеска состоит из двух соединенных друг с другом птичек (рис. 112, 12). Эти фигурки не только имеют декоративное значение, но и могут быть связаны с культом птицы, который был широко распространен у кавказских племен в эпоху поздней бронзы и раннего железа.
Птичьи фигурки, подобные тлийским, хорошо известны в памятниках эпохи поздней бронзы Северной Осетии [44, с. 68, рис. 67, табл. XXXV, 2], Кабарды [297, с. 426, табл. IV, 2] и т. д. Следует отметить, что некоторые птички-привески с территории Кабардино-Балкарии имеют баранью голову вместо обычной или фантастической. В этой связи заслуживают внимания фигурки из разрушенного погребения под Нальчиком, найденные в 1952 г. [297, с. 427, табл. V, 4—6].
Бронзовые крестовидные привески. Для женских погребальных комплексов Тлийского могильника характерны весьма изящные крестовидные привески (рис. 112, 13—28). Они однотипны, в центре имеют круглое отверстие, а четыре отходящих от центра отростка кончаются дисковидными поверхностями. Они обнаруживались в области груди женских костяков с другими бронзовыми украшениями. Привески попадались в двух, трех и больше экземплярах. Среди них выделяе.ся найденная вне погребения привеска, отличающаяся от других прежде всего тем, что она несколько напоминает по форме булаву с четырьмя круглыми шишечками.
В эпоху поздней бронзы крестовидные привески были широко распространены на территории кобанской культуры. Они встречаются в Кобанском могильнике [441, с. 69, табл. XXX, 8, табл. XXXVI, 22] и в синхронных памятниках Кабардино-Балкарии [297, с. 426, табл. IV, 3]. Любопытно отметить, что крестовидные привески продолжают встречаться и в скифское время не только на'Кавказе, но и в отдаленных от него районах. Так, крестовидная привеска, повторяющая форму тлийских и кобанских, была обнаружена в погребении скифского типа в Ольвии [160, с. 212—213]. Она, видимо, попала туда с Центрального Кавказа [417, с. 176], где такие украшения были известны уже на раннем этапе позднебронзовой эпохи.
Привески в виде катушки. Две привески, напоминающие короткую катушку и снабженные круглыми петлями для подвешивания, имеются в материалах рассматриваемого периода (рис. 112, 29 и 30). Края одной привески украшены веревочным плетением, у другой — лишены орнаментальных мотивов. Подобные привески редки в материалах позднебронзовой эпохи Центрального Кавказа. Укажу только одну находку в Кобанском могильнике, полностью повторяющую форму и размер тлийских привесок [441, с. 69, табл. XXXVI, 18].
Привеска в виде сапога. Среди привесок из тлийских погребений XII—X вв. до н. э. имеется единственный экземпляр, напоминающий сапог. Над пяточной частью этой привески есть отверстие с петлей (рис. 112, 31). В кавказских материалах эпохи поздней бронзы аналогичные привески нам неизвестны. Что же касается глиняных сосудов в форме сапога, хорошо представленных в Мингечауре [33, табл. XXXVI, 8—12], то они ничего общего с привеской из Тли не имеют.
Для женских погребальных комплексов интересующего нас периода очень характерны ромбовидные бляшки из листовой бронзы. Они изготовлялись из квадратных пластинок, в центре которых делалось круглое отверстие, после чего пластинки сгибались и получали ромбовидную форму. Среди них имеются как мелкие (рис. 113, /, 2, 4, 14, 17, 18, 23), так и более или менее крупные экземпляры (рис. 113, 7, 10, 16, 24—32). Многие из крупных бляшек украшены пунсонным узором или просто точечными линиями (рис. 113, 7, 17, 19, 20, 22, 24—30, 32), мелкие бляшки в основном лишены орнаментальных мотивов. Как мелкие, так и крупные бляшки часто встречались в одном месте — на левой ключице или левой плечевой кости. По-видимому, этими бляшками украшалась одежда. Было зафиксировано также несколько случаев, когда мелкие бляшки обнаруживались в области черепа. Это, возможно, говорит о том, что ими украшался и головной убор. Судя по всему, мода на эти бляшки была широко распространена. Пример этому — рассматриваемые женские погребальные комплексы, среди которых нет ни одного, не содержащего хотя бы одной ромбовидной бляшки. В погребении 250 их оказалось 57, причем среди них имелись большие, средние и мелкие экземпляры.
Рис. 113. Бронзовые ромбовидные бляшки и накосники из Тлийского могильника
Ромбовидные бляшки из листовой бронзы в памятниках Закавказья не получили широкого распространения. Мало их и в Кобанском могильнике {441, табл. XXXI, 9]. На территории Центрального Кавказа находки ромбовидных бляшек были зафиксированы в Гебском могильнике, в Кабардино-Балкарии и т. д.
С рассмотренными ромбовидными бляшками в женских погребальных комплексах XII—X вв. до н. э. встречались спиральные трубочки, изготовленные либо из узкой лентовидной бронзовой пластинки, либо из тонкой проволоки. Едва ли можно сомневаться в том; что эти спиральные пронизи являются украшениями, ибо они обнаруживались как на груди погребенных, так и в области черепа. Среди трубочек имеются тонкие экземпляры, которые служили накосниками (рис. 113, 41). В то же время в нескольких погребениях (23, 105, 217) вся грудная часть скелета была покрыта спиральными трубочками, обвитыми вокруг тонких палочек. Они достигали пояса (рис. 113, 34, 46, 47). В отличие от других эти спиральные трубочки очень хрупкие, и большинство их рассыпалось при расчистке скелетов. В основном подобные спирали были встречены нами в погребениях, которые мы считаем могилами знахарок. В погребении 105 множество спиральных пронизей лежало вокруг черепа, особенно на его затылочной части. Судя по всему, они служили либо накосниками, либо украшением головного убора, бронзовый пластинчатый ободок которого сохранился хорошо.
В комплексах Тлийского могильника спиральные трубочки бытуют с XIV в. до н. э. вплоть до раннеантичной эпохи. Небольшие трубочки часто попадались с бронзовыми бусами, с которыми они нанизывались на ниточку и составляли ожерелье. Постепенно происходило видоизменение пронизей. В позднекобанское время количество витков у них уменьшается, средняя часть расширяется, а концы становятся узкими. Некоторые спиральные трубочки получают даже биконическую форму.
Спиральные трубочки в эпоху поздней бронзы были широко распространены в Закавказье и на Северном Кавказе (Самтавро, Джва-ри, Бешташени, Кюр-Дере, Кобанский, Каменномостский, Эшкаконский, Каякентский, Хорочоевский и другие могильники). На Северном Кавказе они широко бытовали еще в VI—V вв. до н. э. [303, с. 170, рис. 18, 4, с. 191, рис. 31, 5, с. 208; 197, с. 285, рис. 48, 19—21]. Таким образом, они были характерны для культуры племен Центрального Кавказа во второй половине II — первой половине I тысячелетия до н. э. Украшения типа накосников известны и в поздних погребениях эпохи бронзы степной полосы европейской части СССР [192, с. 67].
Височные привески Тлийского могильника можно разделить на два основных типа: в полтора и в три оборота. Последние иногда имеют концы в виде спиральных завитков. Меньшая часть височных колец изготовлена из бронзы (рис. 114, /—8), большая — из электра (рис. 114,9—35).
Рис. 114. Электровые и бронзовые височные привески, бронзовые перстни, пуговицы
из Тлийского могильника
Бронзовые височные привески (кольца) в полтора оборота появляются еще в эпоху ранней бронзы, когда они имели округло-свернутую форму (последняя, впрочем, не может быть хронологическим пришаком, так как в одном и том же погребении иногда встречаются привески различных форм). Особое распространение, однако, такие привески получили в эпоху средней бронзы, когда они бытовали почти по всему Северному Кавказу и Закавказью. Форма этих привесок сохраняется и в эпоху поздней бронзы. Одинаково часто встречаются они в колхидской, кобанской, каякентско-хорочоевской культурах. Эти височные кольца, таким образом, были широко распространены в культурах бронзы с большим хронологическим диапазоном: от III тысячелетия до и. э. (Ур) до конца II тысячелетия до н. э. (Северный Кавказ) [129, с. 142].
В тлийских комплексах височные привески этого типа изобилуют в материалах XIV—XIII вв. до н. э. В последующий период они встречаются реже.
В рассматриваемых материалах из Тли есть также привески, изготовленные из пластинчатой бронзы, свернутые три раза и имеющие закругленные концы лопастей. Они привязывались к головному убору через суженную часть (рис. 114, 6, 7), служившую для подвешивания.
Разновидностью этих височных привесок можно считать привеску из погребения 20 (рис. 114, 8), концы лопастей которой превращены в тоненькую проволоку круглого сечения, образующую спиральные завитки. Эта форма височных привесок особенно характерна для электровых экземпляров. Она бытовала в XI—X вв. до н. э., хотя продолжает встречаться и в комплексах последующих веков.
В памятниках Центрального Кавказа XII—X вв. до и. э. бронзовые височные привески в основном сменяются электровыми, полностью воспринявшими форму бронзовых. Некоторые экземпляры электровых привесок в полтора оборота имеют пластинчатые лопасти, концы которых закруглены (рис. 114, 12, 13). Они полностью повторяют форму верхнерутхинских экземпляров [197, с. 235, рис. 35, 12, 13], которые датируются временем не позже XI в. до н. э. Кроме того, на подобных кольцах появляется орнамент в виде косых штрихов. У других привесок концы расплющены, приострены и разведены в разные стороны (рис. 114, 9, 11, 19, 20, 26, 28, 29, 32).
Среди электровых височных привесок в три оборота одни имеют расплющенные лопасти с закругленными концами (рис. 114, 18, 27, 30, 31, 33), другие изготовлены из тонкой пластинки, изогнутой желобом и кончающейся тонкими спиральными завитками (рис. 114, 14, 17, 21—• 25, 34, 35). Последние очень близки подобным предметам из Кобанского могильника и характеризуются сложностью формы. Любопытно отметить, что некоторые тлииские экземпляры этих височных привесок на местах излома имеют по два маленьких отверстия, которые служили для соединения сломанных частей. Таким образом, выясняется, что починке подвергались не только предметы домашнего обихода, но и украшения. Некоторые формы височных привесок доживают до VI в. до н. э. и встречаются не только в женских, но и в мужских погребениях.
Скульптурные изображения домашних и диких животных
Для женских погребальных комплексов XII—X вв. до н. э. характерны мелкие скульптурные изображения животных. Из диких животных встречаются только фигурки оленя, большинство же скульптурных изображений — это домашние животные: бык, корова, коза, баран, лошадь, собака.
Скульптурных изображений оленя в комплексах XII—X вв. до н. э. шесть. Два из них—с высокими разветвленными рогами, остальные с короткими рогами (рис. 115, /—6). Три оленьи фигуры имеют петлю на шее или на спине (рис. 115, 1—3), а остальные три экземпляра над передними ногами имеют круглые сквозные отверстия (рис. 115, 4—6),
Рис. 115. Бронзовые статуэтки домашних и диких животных из Тлийского могильника
1—6 — олень; 7—13 — лошадь; 14 — бык; 15 — корова; 16, 17, 20 — козел; 18—19 — баран; 21—24 — собака
Совершенно однотипные с тлийскими оленьи фигурки имеются в материалах из Кубанского могильника [441, с. 66—67, табл. IX, 4 и 5, табл. XXXV, 10 и 11, табл. XXXVIII, 2 и 3] и других синхронных памятников Центрального Кавказа. В позднебронзовых материалах Закавказья фигурки оленей — также явление не редкое. Подобные фигурки, в частности, встречались в комплексах Мцхетского могильника [12, табл. III; 153, с. 69]. Бронзовая фигурка оленя с клеймом в виде свастики на задней ноге была найдена Р. М. Абрамишвили в с. Новая Ульяновка Лагодехского района. Датируется она XIII—XII вв. до н. э. [131, с. 166]. Фигурки оленей известны и из западногрузинских археологических памятников эпохи поздней бронзы [87, с. 138; 230, табл. XXX, 11].
С начала I тысячелетия до н. э. оленьи статуэтки распространяются значительно шире, встречаясь почти по всей территории Северного Кавказа и Закавказья [238, с. 165—166; 131, с. 167]. Следует отметить, что закавказские статуэтки этого времени отличаются от тлииских экземпляров прежде всего меньшим реализмом. Как полагают некоторые исследователи, в начале I тысячелетия до н. э. литейщики начали массовый выпуск этих изделий, что было связано с большим спросом на них. Именно поэтому выпускаемые фигурки стали уменьшаться в размерах, приобретая при этом явные черты стилизации [131, с. 167]. В отношении Центрального Кавказа этого сказать нельзя, хотя бы потому что в материалах Казбегского клада имеются наряду с мелкими статуэтками и более крупные экземпляры, в том числе и оленя [469, табл. VI и VII].
Самую большую группу скульптурных изображений животных составляют фигурки лошадей. Большинство из них имеют петельки на спине (см. рис. 115, 7—И), и лишь у двух фигурок вместо петель проделаны круглые отверстия над передними ногами (рис. 115, 12, 13). Среди фигурок лошадей выделяются три экземпляра: одна с петлей на спине и пушистым хвостом (рис. 115, 10) и две маленькие с круглыми отверстиями. У этих трех скульптурных изображений хорошо оформленные гривы, заостренные уши и хорошо сложенное туловище.
Не менее значительный интерес представляют скульптурные фигурки лошадей из женского погребения 244 (рис. 116, 2 и 3). Одна из них — вполне реалистическая, а вторая — с двумя головами, обращенными в противоположные стороны [423, с. 362]. Между головами имеется петля для привешивания, однако мы не можем рассматривать данное скульптурное изображение как обыкновенную привеску. Правда, на рассматриваемой фигурке нет стоящей фигуры божества, как на композициях, известных в искусстве Малой и Передней Азии [27, с. 78; 197, с. 369; 464, с. 16]. Тем не менее мы можем считать ее, как и скульптурные фигурки диких и домашних животных кобанской культуры, отражением определенных идеологических представлений [197, с. 368]. М. Ш. Хидашели, развивая мысль М. И. Ростовцева, связывает подобные изделия с культом плодородия и владычицы зверей. Изображения и статуэтки оленей, туров и собак она считает зооморфными образами великой владычицы зверей — богини плодородия {463, с. 67].
Бронзовые статуэтки лошадей хорошо известны как на Северном Кавказе [441, с. 67, табл. XXXVIII, 5], так и в Закавказье. Если кобанские статуэтки полностью аналогичны тлийским, то о закавказских статуэтках этого сказать нельзя. Так, с территории Армении известно большое число фигурок лошадей [131, с. 165, рис. 5, 2, 4, 6, 8, 10, 12, с. 166, рис. 6, }—4], но ни одна из них не совпадает с какой-либо статуэткой лошади из Тли или Кобани. Это и понятно, ведь в конце II — начале I тысячелетия до н. э. литейщики Армянского нагорья и сопредельных областей работали совершенно обособленно и, возможно, не имели никакого контакта с литейщиками горных районов Центрального Кавказа. Кроме того, Армянское нагорье больше испытывало влияние цивилизации Передней и Малой Азиих чем горная зона Кавказа, где существовал местный центр производства бронзовых художественных изделий, в том числе произведений мелкообъемной пластики. Кавказские мастера изготовляли их в соответствии с давно выработанными художественными приемами. Этим объясняется то, что бронзовая продукция горного Кавказа всегда отличается присущими только ей чертами и никогда не копирует чужеродные формы, чего нельзя сказать о закавказских мастерах-литейщиках.
Весьма интересную группу тлийских скульптурных изображений животных составляют статуэтки собак (рис. 115, 21—24). Они все с открытой пастью, сильно выраженными клыками и маленькими заостренными ушами. На шеях всех фигур имеются петли, служившие для подвешивания. На шее фигурки из погребения 82 (рис. 115, 21) через петлю проходит узкая бронзовая лента, которая кольцеобразно обведена вокруг шеи [417, с. 177]. У трех фигурок собак короткие прямые хвосты, а у одной (рис. 115, 22) хвост закручен спиралью. Эти статуэтки связаны с культом собаки. Видимо, этим и объясняется то обстоятельство, что все они были обнаружены в женских погребениях и не было зафиксировано ни одного случая нахождения их в мужском погребении.
Скульптурные фигурки собаки в эпоху поздней бронзы были характерны для культур многих племен Северного Кавказа и Закавказья. Интересные статуэтки собаки имеются в Кобанском [441, табл. XXXV, 16], Брильском [87, с. 138—139], Самтаврском [153, с. 69] могильниках, в культовом кладе Бомборской поляны близ Гудауты [254, с. 1— 38; 226, табл. XXIV], в некоторых грунтовых погребениях Мингечаура [149, с. 29, рис. 20а], в айрумской коллекции Армении [131, с. 163— 165, рис. 4, 1—6, рис. 5, /, 3, 5, 7, 9, 11] и т. д. Отметим, однако, что айрумские статуэтки более поздние, чем тлийские, и во многом отличаются от последних.
Рис. 116. Бронзовые статуэтки животных и людей из Тлийского могильника
В материалах рассматриваемого периода имеется единственная фигурка быка (рис. 115, 14), полностью повторяющая форму бычьих фигурок из Абхазии (133, с. 46, рис. 23, а, с 47, рис. а) и Кубанского могильника [441, с. 67, табл. XXV, 8]. Скульптурное изображение быка известно и в материалах раннего этапа позднебронзовой эпохи Мцхетского могильника [491, с. 95, табл. XVIII, 3834; 153, с. 69], однако у мцхетского быка рога короче и шире расставлены. Весьма интересная статуэтка была найдена в Армении. В отличие от других закавказских статуэток аирумская фигурка изображена с нарядным покрывалом на спине [131, с. 163—164, рис. 4, 7]. Изображение быка было широко представлено в урартском пантеоне, так как в древности бык служил символом мощи и плодородия и был связан с астральным культом [334, с. 97], о чем более детально мы говорили выше, при рассмотрении булавок с изображением бычьих голов.
Кроме бычьей фигуры среди рассматриваемых скульптурных изображений имеется фигурка коровы с маленькой головкой, короткими рогами и сравнительно толстым телом (рис. 115, 15). В передней части тела имеется сквозное отверстие. Она очень напоминает разновидность горской низкорослой коровы. Подобные статуэтки известны в кобанских материалах; П. С. Уварова перечисляет четыре экземпляра, хранящиеся в разных музеях, но происходящие из Кобани [441, с. 67, табл. XXXV, 12, табл. XXXVIII, 4]. Сравнительно небольшое количество этих статуэток (в Тли найдена всего одна) —одно из свидетельств того, что в эпоху поздней бронзы разведение крупного рогатого скота не играло в хозяйстве горных племен Центрального Кавказа значительной роли.
Среди скульптурных изображений из Тлийского могильника имеется ряд бараньих и козьих статуэток. Все бараньи фигурки, выявленные в тлийских комплексах, снабжены полукруглыми петлями, а козьи фигурки— круглыми отверстиями, проделанными над передними ногами. Козьи фигурки, видимо, изображают козлов-вожаков, сопровождающих отары овец и указывающих им дорогу. Что касается бараньих фигурок, то они в основном представляют барана-производителя. В этой связи нельзя не отметить баранью фигурку из женского погребения 235, отличающуюся от остальных свернутыми несколько раз рогами и сильно подчеркнутыми половыми признаками. У барана хорошо моделированные морда и копыта, маленький хвост. На шее статуэтки имеется овальная петля для подвешивания (рис. 116, /). Нет никакого сомнения, что эта фигурка изображает барана-производителя и связана не только с овцеводческим хозяйством, но, вероятно, и с культом горного барана. Следует отметить, что этот культ был сильно развит еще в древности у горцев-овцеводов. Особенно широко было развито овцеводство со II тысячелетия до н. э. у древнегрузинских племен. Об этом свидетельствуют исследованные на территории Восточной Грузии погребения, в которых наряду с костями быков, коров, коз и свиней встречаются (и пожалуй, чаще других) бараньи кости — остатки мясной «пищи», предназначенной покойнику, или жертвоприношение ему [23, с. 43].
Скульптурные изображения барана или его головы зафиксированы во многих памятниках Южной Осетии (Рук, Стырфаз), в погребениях Брильского могильника у с. Геби, датируемых серединой и концом II тысячелетия до н. э. [78, табл. XI, XII, XIII; 85, с. 272], в кобанских древностях [441, с. 25, рис. 30 и 31]. Особое распространение получили статуэтки барана и его головы в XII—X вв. до н. э. К этому времени относятся бронзовые кинжалы Кобанского могильника, ручки которых украшены головами барана либо фигурками хищника, держащего в пасти барана с двумя головами, направленными в противоположные стороны [441, табл. IX, 1]. Эти скульптурные изображения должны быть связаны с культовым значением барана. Могли они быть и оберегами, так как баран входил в число тех животных, изображениям которых издревле приписывалась сила охранять человека от злых духов. Такой взгляд, видимо, основывался на «заносчивом», упрямом и драчливом нраве и крепких рогах барана-самца [23, с. 100]. Такое же значение придают схематичным изображениям, налепленным на ручках или на плечах глиняных сосудов из самтаврских погребений и из холма Нацаргора у г. Цхинвали. Эти изображения, по-видимому, «оберегали» жидкость в сосудах [23, с. 43; 83, с. 247, табл. V, 6].
Традиция изображения бараньей головы на художественных изделиях продолжается в античный и феодальный периоды, а в горах Центрального Кавказа — и позже. У осетин, например, подобными изображениями украшались отдельные места надочажной цепи и металлические подсвечники еще в XVIII—XIX вв. С пережитком культа барана должны быть связаны встречаемые в святилищах и в некоторых жилых домах бараньи рога, которые прибиваются к стене или к столбу веранды помещения. Интересно отметить, что орнаментика в виде бараньих рогов дошла до наших дней в ковровых аппликациях многих народов Кавказа, в том числе осетин [197, с. 390].
В Северной Осетии, в с. Даргавс, сохранилось святилище (фыр), связанное с культом барана. В этом селении в специальные дни закалывается самый лучший баран и приносится в жертву фыры дзуару (святилищу барана), о котором сохранилась легенда, записанная Г. Кокиевым. В ней говорится, что в древности, когда случалась тревога, жители Даргавса прибегали к дзуару с криком «фаедис срыры дзуар» и фыр выскакивал им на помощь. Но однажды кто-то, желая пошутить, вызвал фыра без необходимости. Фыр выскочил, но не было никакой тревоги, и после этого он, оскорбленный неуместной шуткой, больше не показывался людям [177а, фонд 33, опись 1].
По сведениям Н. Дубровина, еще в первой половине XIX в. фыры дзуар имел медного кумира, который стоял посередине улицы, в конце аула, и был потом изъят генералом Абхазовым. Однако осетины, по словам Н. Дубровина, поставили на его место другого, пользовавшегося таким же уважением [128, с. 171].
С. Кучеровский сообщает о фыры дзуар: «Забавно, между святейшими именами, досточтимыми святою христианскою церковью, стоит баран, да еще удостоен имени святого (фыр дзуар). Сколько я дознал, этот действительно баран — статуя каменная или чугунная — находится вблизи какого-то аула горских осетин; верование в его святость очень серьезное. Я полагал, что осетины разумеют при этом какого-нибудь святого или угодника Божия: совсем нет. Они буквально понятие имеют о нем, как о святом баране, ни больше, ни меньше. Осетины много рассказывают о его чудодейственной силе... Приведу один случай. Три молодых осетина из магометан, а не христиан, вздумали посмеяться над этим святым бараном; проходя мимо, они хотели выстрелить в него из ружей, но ружья их дали осечку, после чего они едва добрались домой, кто ослеп, а кому шею на бок свернуло» [231].
Подобные святилища до недавнего времени существовали и в Каз-бегском районе [256, с, 517 и ел.]. По сведениям А. П. Круглова [193, с. 248], в с. Казбеги в каменной насыпи найдена изготовленная из андезита статуэтка барана, которая, по-видимому, стояла у входа в святилище или же внутри него. Недалеко от Казбеги, в с. Цдо, и сейчас существует подобное скульптурное изображение [469, с. 59], называемое «Квириас-Кочи», т. е. баран Квирия (Квирия — божество плодородия). Это свидетельствует о том, что культ барана в некоторых местах сохранялся очень долго, почти до наших дней [384, с. 183].
Бронзовые скульптурные изображения людей
В Тлийских материалах XII—X вв. до н. э. имеются только два скульптурных изображения человека, в то время как статуэтки животных и птиц представлены большой коллекцией. Одно из этих изображений — голова юноши с весьма правильными чертами лица, аккуратно выведенной прической и круглым сквозным отверстием в шее. У нее маленькие глаза, отмеченные вдавленными точками, дугообразные брови, тонкий прямой нос, маленький рот и аккуратный подбородок (рис. 116, 4). Привеска эта была найдена в детском погребении и, видимо, играла роль амулета — оберега ребенка. В синхронных памятниках Кавказа подобные привески не встречались. Во всяком случае, нам неизвестна ни одна аналогия.
Вторая привеска — литая обнаженная женская статуэтка с круглой головой, завязанной головным платком. Руки статуэтки расставлены в стороны, а стопы ног подведены друг к другу. Нос, глаза и брови отмечены небольшими линиями. Фигурка снабжена петлей для подвешивания (рис. 116, 5). Лежала она со скульптурой лошади в женском погребении 244, и нет сомнения в том, что она связана с культом женского божества плодородия.
На территории Южной Осетии антропоморфные статуэтки найдены впервые. Что же касается Кавказа в целом, то здесь такие статуэтки в эпоху поздней бронзы и раннего железа были широко распространены. Интересные бронзовые и глиняные статуэтки мужчин и женщин выявлены на территории Кахети [344, с. 83, табл. XVI; 131, с. 158], в Азербайджане [504; 163, с. 275—276], Армении [131, с. 157—168] и т.д. Говоря об азербайджанских мужских и женских статуэтках, 3. И. Ям-польский определяет их как предметы культового назначения, связывая их с первобытно-магической партиципацией оплодотворения [504, с. 94]. С культом плодородия связываются и статуэтки, найденные в с. Паравакар Армянской ССР [131, с. 167]. Интересно отметить, что женская статуэтка и голова юноши из Тлийского могильника резко отличаются от закавказских статуэток эпохи поздней бронзы и раннего железа. Некоторое сходство имеют они со статуэтками Казбегского района Грузинской ССР, а также с северокавказской скульптурой, в частности с кобанской статуэткой [441, с. 63—64, табл. XXXVII, 6]. Это и понятно: ведь в горных районах Центрального Кавказа в конце II тысячелетия до н. э. производством бронзовых изделий, в том числе и предметов мелкообъемной пластики, были заняты местные мастера, которые, твердо следуя древним традициям, вместе с тем обогащали их собственными техническими приемами и новыми формами. Мастеров-литейщиков отныне уже не удовлетворяло простое воспроизведение существующих художественных образцов. Они стали активно вводить в орбиту своего художественного восприятия те элементы, которые больше отвечали потребностям соплеменников, больше отражали их представление о себе и об окружающей среде, лучше передавали их религиозно-мифологические представления.
Религиозные верования этого периода в основном сохраняют свои старые формы, но становятся более сложными. Появляются культы (плодородия, охоты, барана, собаки, волка и т. д.), связанные с различными видами хозяйственной деятельности и даже ремесла.
Бронзовые перстни сделаны в основном из тонкой лентовидной пластинки (рис. 114, 40—54), ширина которой не всегда одинакова. Так, перстень из погребения 115 изготовлен из очень узкой пластинки. Что же касается перстня из погребения 98, то он сделан из проволочного прута и свернут трижды. На перстне из погребения 108а (рис. 114, 52) имеются два небольших изображения (рыбы?) на наружной поверхности. Перстни эти всегда обнаруживались на фалангах пальцев, иногда до трех на каждом пальце. Подобные случаи наблюдались в погребениях 134, 217 и т. д. Одни из перстней имеют сходящиеся друг к другу концы, другие —заходящие друг за друга.
В материалах XII—X вв. до н. э. Центрального Кавказа, в том числе Тлийского могильника, много бронзовых пуговиц. Большей частью они очень мелкие, но встречаются и относительно крупные экземпляры. В тлийских материалах рассматриваемого времени имеются пуговицы двух типов: с грибовидными шляпками и ромбовидные.
Среди пуговиц с грибовидными шляпками множество мелких и небольшая серия крупных экземпляров. По форме они одинаковы: напоминают шляпку белого гриба с прямой, палочковидной петелькой на тыльной стороне (рис. 114, 55—68). Из более крупных пуговиц выделяется экземпляр из погребения 23, имеющий выпуклую сердцевину, которой нет у остальных пуговиц этого типа (рис. 114, 56).
Ромбовидные пуговицы имеют прямые поперечные петли. Эти пуговицы в основном одного размера, мелкие. Очень редко попадаются более крупные экземпляры (рис. 114, 56—57).
Пуговицы как первого, так и второго типов служили для застегивания костюма и одновременно являлись предметами украшения. Чаще всего они встречались в мужских погребениях, для которых они характерны так же, как ромбовидные бляшки для женских. Украшалась ими в основном верхняя часть одежды, а в редких случаях — и манжеты рукавов. Так, среди раскопанных в 1969 г. погребений оказалось одно (погребение 239), в котором на лучевой и локтевой костях правой руки лежали в два ряда мелкие пуговицы, а в центре среди них — большая крупная пуговица. По-видимому, они или украшали не сохранившийся манжет рукава, или составляли вместе с кожаным ремнем браслет.
В другом погребении, раскопанном в том же году (погребение 248), пуговицами был украшен воротник одежды погребенного. Пуговицы были пришиты в три ряда. Помимо этих мелких пуговиц на воротнике имелись также три маленькие колесовидные (ажурные) привески. Оба погребения (239 и 248) были мужскими, и поэтому бронзовые пуговицы были отнесены нами в основном к предметам мужского украшения. Возможно, что этими бронзовыми пуговицами украшались и женские головные уборы [409, с. ПО].
Находки бронзовых пуговиц были засвидетельствованы во многих памятниках Закавказья и Северного Кавказа: грунтовом погребении 98 Мингечаура (33, с. 62, 83], курганах Еленендорфа [97, с. 42—44], грунтовых погребениях Мцхеты [153, с. 68], в Абхазии [133а, с. 46], в могильниках: Березовском (коллекции Пятигорского музея, инв. № 646), Каменномостском [95, с. 131, рис. 8, с. 133, рис. 10], Кобанском [441, табл. XXXIII, 3]. Однако в таком большом количестве, как в Тли, ни в одном из перечисленных памятников они не зафиксированы. Вероятно, мода украшать бронзовыми пуговицами одежду и головные уборы у племен района Тлийского могильника была более устойчива и распространена шире, чем у соседних племен.
На Северном Кавказе и в Закавказье, как и в странах Ближнего Востока, бусы как украшение появились очень давно. В памятниках эпохи бронзы Кавказа, в том числе и в Тлийском могильнике, наряду с бронзовыми были широко распространены бусы фаянсовые, стеклянные, кальцитовые, янтарные, гешировые, гагатовые, обсидиановые, терракотовые и т. д. Эти бусы встречены не во всех погребениях и, как правило, в незначительном количестве. В то же время почти во всех погребениях встречены бусы из красного сердолика (рис. 117, /—21).
Сердоликовые бусы. Почти все могилы Тлийского могильника содержали подобные бусы. Особенно много их было в женских погребениях (до 611 в погребении 74), однако они часто выявлялись и в погребениях мужчин. Интересно отметить, что в могилах эпохи бронзы в Мцхете бусы из темного сургучно-красного сердолика все без исключения принадлежали мужчинам, а из светлого розово-красного — женщинам [242, с. 381—382]. Много сердоликовых бус и в детских погребениях, независимо от пола или возраста. По-видимому, при жизни они служили оберегами и талисманами, так как смерть подкарауливала ребенка в древности на каждом шагу [217, с. 274], а сердолику приписывалось свойство предохранять человека от болезней и несчастий. Изобилие сердолика в погребальных комплексах объясняется и тем.
Рис. 117. Бусы из Тлийского могильника:
1—21 — из сердолика; 22—35 — из голубого фаянса; 36—52 — из сердолика; 53—59 — из сердолика с
резным орнаментом; 60—66 — из кальцита; 67—71— из обсидиана; 72—77 — из бронзы; 7S—82 — терракотовые, покрытые золотой штампованной фольгой что местонахождения этого камня были издревле известны на Северном Кавказе и в Закавказье, главным образом в Грузии и Армении [267, с. 272].
Вера в магические свойства и силу сердолика была известна почти всем людям древнего мира. В гробницах Ура III тысячелетия до н.э. предметы из сердолика встречаются очень часто. Так, тело царицы Шубад было полностью покрыто золотыми, серебряными, лазуритовы-ми, сердоликовыми, агатовыми и халцедоновыми бусами [60, с. 67]. Изделия из сердолика были широко распространены и в древнем Египте. Так, в гробнице Тутанхамона бусы из сердолика были найдены наряду с большим количеством магических предметов, которые должны были обеспечить спокойное сошествие молодому фараону в загробный мир [161, с. 171].
На раннем этапе позднебронзовой эпохи в тлийских погребальных комплексах больше рубленых сердоликовых бус, а затем их сменяют хорошо отшлифованные экземпляры, причем наряду с бусами шаровидно-округлой формы появляются мелкие биконические бусинки. Расцветка сердолика, из которого сделаны бусы, самая разнообразная: оранжево-бурая, ржаво-красная, сургучно-красная, светло-красная и т. д. Многие бусы изготовлены из слоистого сердолика или же из породы со спутанным, роговидным окрашением. Наряду с просвечиваемым применялся и непросвечиваемый камень; встречается и сердолик светлых тонов. По мнению специалистов, такой цвет сердолик мог принять после того, как он оказывался на определенное время в огне. Одностороннее сверление к этому времени сменяется двусторонним, хотя в рассматриваемых материалах еще имеются бусы, просверленные по-старому. Так, в погребении 74 среди большого количества бус (более 600) очень много просверленных с одной стороны. Сверлили эти бусы сверлом, при очень сильном нажиме которого у выходного отверстия всегда образовывалось чашевидное углубление или выколка. Такая техника сверления прослеживается не только на- крупных, но и на мелких сердоликовых бусах. По мнению Г. Г. Леммлейна, эти бусы сверлились металлической трубкой с применением тонкого абразивного порошка. Очень часты концевые уширения канала, вызванные расклепыванием режущей кромки трубки во время работы сверла. Рассматривая бусы этого типа из мцхетских погребений, Г. Г. Леммлейн считает возможным, что они изготовлялись где-либо в Закавказье или в производственных центрах, ближайших к Закавказью. В то же время Г. Г. Леммлейн подчеркивает, что происхождение этих бус пока не ясно [244, с. 189].
На наш взгляд, широкое распространение сердоликовых бус в грунтовых погребениях XII—X вв. до н. э. Закавказья и Северного Кавказа свидетельствует о том, что они изготовлены в местных мастерских из местного сырья. Как уже отмечалось, для этой эпохи характерны бусы хорошо отшлифованные, с двусторонними широкими параболическими отверстиями; очень много мелких сердоликовых бус биконической формы. Кроме того, имеются бусы нестандартных форм, на которых мы сейчас и остановимся.
Пятигранные сердоликовые бусы. Весьма аккуратно отшлифованные пятигранные бусы из вишнево-красного сердолика обнаружены только в одном погребении 13 в количестве 7 экземпляров (рис. 117, 36—42). Все они одинаково миниатюрны. Говоря о подобных бусах из Мцхетского могильника, Г. Г. Леммлейн отмечает, что пятигранная форма выдерживается весьма строго и что среди многих тысяч пятигранных бус Мцхетского некрополя была замечена только одна шестигранная. Исходя из этого, он заключает, что эти бусы изготовлялись специально как символ числа пяти, игравшего значительную роль в древневосточных религиях астрального происхождения [244, с. 197].
Следует отметить, что в триалетском погребении 18 и в погребениях 6 и 60 Цинцкаройского могильника были встречены не пятигранные, а шестигранные сердоликовые бусы, которые послужили определяющими датировку предметами. По мнению Р. М. Абрамишвили, этого типа бусы встречаются с эпохи средней бронзы до XI в. до н. э., причем в основном они характерны для памятников XIII — первой половины XII в. до н. э. [13, с. 8]. Шестигранные сердоликовые бусы наиболее характерны и для погребений древнего Артика. Т. С. Ха-чатрян считает их одной из датирующих вещей ранних комплексов [461, с. 86]. Возможно, что такая форма рассматриваемых бус действительно преобладает в комплексах XIII—XII вв. до н. э., но считать их характерными только лишь для этого определенного времени нельзя, так как украшения, в том числе и бусы, являются весьма консервативными и обычно встречаются в течение большого промежутка времени. В Тлийском могильнике, в частности, пятигранные сердоликовые бусы встречены даже в комплексах второй половины VII— VI в. до н. э. Таким образом, приведенные выше предположения исследователей, что шестигранные сердоликовые бусы могут быть определяющими датировку предметами, не кажутся нам верными.
Трудно поверить и в астральное значение пятигранных бус. На наш взгляд, один мастер-камнерез мог изготовить пятигранные, а другой — шестигранные бусы, не придавая количеству граней никакого астрального значения. Мцхетские бусы, видимо, изготовлены в одной мастерской, возможно, одним мастером и его подмастерьями, а триалет-ские и цинцкаройские — руками другого мастера.
Грушевидные, или каплевидные, бусы. Бус этого типа найдено больше, чем пятигранных. В погребении 74 их было 11, в погребениях 13, 39, 126 — по одной. Эти бусы просверлены с двух сторон. Отверстия на них имеются в верхнем, более или менее утонченном, конце, и поэтому они напоминают подвеску. Однако все они были нанизаны в ожерелья и поэтому могли быть просто бусами. Изготовлены они из непрозрачного камня светло-серого или оранжево-желтого цвета с тонкими прослойками, идущими изогнутыми рядами или неправильными пятнами. Многие из этих бус имеют хорошо отшлифованную нижнюю часть, имеющую коническую форму (рис. 117, 44—52).
Бусы с резным орнаментом. Среди сердоликовых бус имеется несколько экземпляров, украшенных либо продольными, либо продольными и поперечными нарезами. Таких бус 21 штука, найдены они в семи погребениях (74, 60, 125, 137, 206, 229 и 244), причем в погребении 74 их оказалось пять, а в погребении 244 — десять (рис. 117, 53— 59). Во всех других погребениях они найдены в одном или двух экземплярах. Первоначальная форма их была шарообразная. По всей шаровидной поверхности бусин каким-то специальным инструментом (ножом?) вырезались продольные и поперечные линии и выводились не очень сильно выступающие грани. Этот процесс должен был быть весьма трудоемким. Сначала надо было отколотым заготовкам придать желаемую форму, затем они просверливались, и после этого поверхность бус украшалась нарезами. Следует отметить, что аккуратно отшлифованные сердоликовые бусы выглядели куда красивее и поэтому способ украшения сердоликовых бус нарезами не получил широкого распространения. Об этом свидетельствует малочисленность этил бус в рассматриваемых материалах.
В памятниках эпохи поздней бронзы Северного Кавказа и Закавказья подобные бусы совершенно неизвестны. Даже в таком богатом памятнике, как Мцхетский могильник (где выявлено несколько тысяч бус из сердолика), не были встречены подобные экземпляры. Следовательно, это говорит о местном, самостоятельном способе изготовления бус, не получившем, однако, столь широкого распространения, как производство обыкновенных шаровидных или биконических бус.
Бусы из кальцита. В комплексах рассматриваемого периода самую значительную группу после сердоликовых бус составляют бусы из кальцита — одного из самых распространенных минералов, составной части известняка, мрамора и др. Они имеют бочкообразную или цилиндрическую форму, аккуратно отшлифованные верхнюю и нижнюю стороны и круглое двустороннее сверление, средняя часть которого значительно уже, чем края (рис. 117, 60—66). Количество этих бус в некоторых погребениях (23, 25, 102) доходит до 250. От долгого нахождения в земле отшлифованная поверхность этих бус сильно попорчена. Только на верхней и нижней сторонах, вокруг отверстия, на некоторых бусах сохранилась сглаженность, которая делалась, очевидно, до сверления.
Создается впечатление, что бусы из известняка чем-то покрывались. Если многие из них превратились в пачкающиеся экземпляры, то на других хорошо сохранилась какая-то прослойка. Это особенно хорошо прослеживается на бусах из погребений 23, 25, 102, 222 и т. д. Среди бус этих погребений имеются как крупные шаровидные, так и мелкие экземпляры той же формы. С ними вперемежку встречались бусы из сердолика, фаянса и стекла. Так, вместе с 211 кальцитовыми бусинками погребения 23 оказалось 10 сердоликовых и одна янтарная (?) бусина, а в погребении 102 в ожерелье входили 128 бус из кальцита и 18 сердоликовых. Вместе со 134 сердоликовыми бусинами из погребения 256 оказалось два экземпляра с резным узором, одна треугольная бусина из голубого фаянса и три из известняка (кальцита), две из которых совершенно мелкие, плоские. Наряду с 230 кальцитовыми бусинами из погребения 23 имеются 20 сердоликовых, три фаянсовые (среди них одна с тремя нарезами на одной стороне), четыре стеклянные голубого цвета и две зерновидные, покрытые золотой фольгой. Что касается погребений 248 и 261, то они содержали только известковые (кальцитовые) бусы.
Немалый интерес представляют обсидиановые бусы, обнаруженные в погребениях 32 (18 штук), 231 (35 штук) и 262 (44 штуки). Они изготовлены из дымчатого обсидиана, имеют шаровидную форму, просверлены с двух сторон. Средняя часть отверстия сильно заужена (рис. 117, 67—71). С этими бусами в погребении 231 найдены одна шаровидная бусина из темно-коричневого сердолика, а также бусы из обожженной глины, покрытые штампованной золотой фольгой. Большая часть последних рассыпалась при зачистке погребений (рис. 117, 78—82). Кроме того, в погребении 231 найдены бусы из обожженной глазури, покрытые тонкой бронзовой пластинкой (рис. 117, 73—75). Среди этих бус, а их всего 29, имеется привеска-амулет, изображающая голову медведя с разинутой пастью. Она изготовлена из тех же материалов, что и бусы.
Не меньший интерес представляют бусы из погребений 234, 252, 266. Сердцевины этих бус состоят из обсидника, который просверливался; в отверстие вставлялась глиняная трубочка, а затем заготовка обкатывалась снаружи глиной. Техника изготовления этого рода бус лучше всего прослежена на экземплярах погребения 266.
В некоторых погребениях встречены шаровидные бусы из мрамора, обмазанные снаружи глиной. В мокром виде эти бусы сильно рассыпались. Наибольшее количество мраморных бус уцелело из погребения 264.
На этом можно закончить анализ материалов XII—X вв. до н. э. тлийских погребений и перейти к характеристике вариантов и локальных особенностей позднебронзовой культуры Центрального Кавказа. Прежде всего мы остановимся на сложном вопросе становления и формирования кобанской археологической культуры.
//Бусы были определены старшими научными сотрудниками Музея минералогии АН СССР докторами геолого-минералогических наук М. Д. Дорфман и В. В. Якубовой. Пользуясь случаем, выражаем им глубокую благодарность за определение не только .известковых, но и других бус.
