За пределами галечного "кольца" были обнаружены жертвоприношения, совершенные, очевидно, позже и не подвергшиеся воздействию огня: это остатки одной лошади и двух лошадей без голов, лежащих рядом к юго-востоку от каменного кольца, а также жертвоприношение собаки, совершенное к северо-западу от ритуальной площадки.

На уровне древнего горизонта было выявлено 6 глубоких крутых ямок от сгоревшей столбовой конструкции и множество маленьких мелких ямок частокола в северо-восточной части, образующих дугу по внешнему контуру галечного кольца. Столбы в ямках глубиной около 50 см укреплялись при помощи гальки, а земля вокруг ямок сильно прокалена на 8-10 см, что свидетельствует об очень сильном пожаре.

Таким образом, все сооружение можно охарактеризовать как деревянную конструкцию, сооруженную на уровне древнего горизонта (возможно, шатровую или полушатровую), которая единовременно

сгорела, предав огню находившиеся внутри нее туши жертвенных коней.

Среди остатков костей, собранных внутри сооружения, а также в слое над ним и исследованных зоологом Ю.Н. Спасовским (более 1500 костей), были выявлены кости лошади, коровы, зайца, овцы или козы, но ни одной человеческой. Это, на наш взгляд, полностью исключает трактовку исследованного комплекса как погребального. Собственно грунтовый могильник был выявлен к северу от галечной вымостки, уже за пределами прослеженной в разрезах насыпи кургана. Здесь было обнаружено два мужских воинских погребения. Одно сопровождалось наконечником копья и лепным сосудом, другое — меотским мечом и амфорой.

Подкурганные святилища или тризны сейчас уже не являются редкими проявлениями в меотской культуре. Обычай культовых мест или тризн прослеживается в Закубанье еще при переходе от эпохи бронзы к раннему железному веку.

В западной (приморско-абинской группе) протомеотских памятников известны подкурганные культовые комплексы или тризны, представляющие собой скопления вещей, иногда со следами огня и ритуальной порчи, и датирующиеся VIII-VII вв. до н.э.: Холмский I, к.2, комплекс 2, и комплекс VII кургана I Ястребовского могильника (Василиненко Д.Э. и др., 1993, с.21-27; Гей А.Н., с.1984, с.29,30). На территории могильника Пшиш I (степная группа протомеотских памятников) встречены ритуальные захоронения коней, датирующиеся VIII в. до н.э. Кроме этого, в этом же районе, в урочище Ленинхабль, открыт размытый водами Краснодарского водохранилища культовый комплекс VIII-VII вв. до н.э., представляющий собой площадку размером 3 х 2,5 м с большим количеством сосудов и костей животных. Однако имело ли это сооружение первоначально курганную насыпь, судить трудно (Сазонов А.А., 1995; 1995а). К курганам-святилищам отнесены А.М.Лесковым все Уляпские курганы IV в. до н.э. (Leskov A, 1990, с.28-44) и часть Ульских (VI-V вв. до н.э.) (Галанина Л.К., Лесков A.M., 1996, с.14).

В период расцвета меотской культуры все это разнообразие культовых комплексов сохраняется. Тем не менее, мы можем выделить три основных вида меотских святилищ.

2. В своей работе (Эрлих В.Р., 2001) мы выделяли четвертый вид святилищ, где конские жертвоприношения совершаются на деревянных помостах, однако простое совмещение верхнего и нижнего уровней планов кургана 2 Уляпского могильника и публикуемого кургана заставило впоследствии усомниться в этом предположении, т.к. столбовые ямки никогда не находились под костяками лошадей.

1.  Скопление жертвенных вещей, костей животных без какой-либо деревянной конструкции под небольшой насыпью. Какая-либо система в их расположении не прослеживается (Уляп, к. 4; Воронежские курганы 17 и 18). В кургане 4 Уляпа прослеживаются и остатки человеческих жертвоприношений.

Истоки подобных святилищ мы можем находить как в протомеотских жертвенниках типа Ленинхабля, так и ритуальных комплексах Ястребовского и Холмского могильников.

2. Конские жертвоприношения (целые костяки, черепа коней или только уздечка (конь pars pro toto) без деревянной конструкции и определенной системы, под небольшой насыпью (Говердовские курганы 6,7,9; к. 14 Уляпа; меотское святилище в Гюэносе). Скорей всего, этот ритуал восходит к конским жертвоприношениям на протомеотских могильниках (Пшиш I).

Жертвоприношения совершаются в определенной системе, конские костяки или черепа лошадей выкладываются по кругу или полукольцом вокруг жертвенника (Уляп, кург. 8 и 9; кург. 19 у ст.Воронежской; Кужорский курган?). Вероятнее всего, этот вид святилища находит свои истоки в ритуальных комплексах раннескифского времени Келермесского могильника, в частности, в доисследованных экспедицией Гос. Эрмитажа келермесских курганах 23,29 (предположительно курганы Д.Г.Шульца) (Галанина Л.К., 1997, с.72).

3. Деревянные конструкции — шатры или полушатры (Уляп, кург. 2 и 5; Начерзий, кург. 30; Ульский кург.1/1898 г. и кург.10/1982 г.; Тенгинские кург. 1 и 2 Деревянные конструкции этих святилищ — "шатры" или "полушатры", оградки, вероятно, восходят к известным на территории меотской культуры конструкциям над погребальным сооружениям предскифского и раннескифского времени: кург. Уашхиту 1,1-й Разменный курган у ст. Костромской.

Однако назвать все выделенные нами группы типами нельзя, сочетание признаков в них неустойчиво. Имеются некоторые общие признаки и у святилищ, отнесенных нами к разным группам. Так, например, огненный ритуал прослеживается у некоторых святилищ разных групп.

Ульский курган 10 (1982 г.) и Тенгинский курган 1 имеют полукольцевые галечные вымостки. Подобная полукольцевая вымостка, но из прокаленной глины, имеется в Уляпском кургане 8. С более богатым инвентарем коррелируются святилища, имеющие человеческие жертвоприношения (черепа, расчлененные останки), которые встречены в Уляпских курганах 1,4, 5.

До лета 2001 г. мы полагали, что общим признаком для меотских святилищ является отсутствие центральных ям, что жертвоприношения совершались либо на древнем горизонте, либо на насыпи кургана предшествующей эпохи (Эрлих В.Р., 2001, с. 116). Однако исследование кургана 2 некрополя Тенгинского городища в 2001 г. показало, что большая яма (общей площадью 36 м и глубиной 1,5 м) может быть и частью конструкции этого определенно относящегося к святилищам сооружения. Хотя все жертвоприношения в этом кургане совершались здесь на уровне перекрытия этой ямы, мы не исключаем теперь возможность совершения жертвоприношений и в самой яме. Таким образом, можно несколько расширить и круг комплексов, условно относимых нами к святилищам, и включить туда курган 15 Воронежской группы, где имелась материковая яма (OAK за 1903 г., с.71), и курган у Натырбово, исследованный А.А.Сазоновым в 1992 г., также имевший большую яму (Сазонов А.А., 1992).

Определенная часть рассмотренных здесь комплексов находилась на территории грунтовых кладбищ и как-то связана с погребальным культом. Для раннего времени — это Пшишские конские жертвоприношения, келермесские святилища, возле которых находился меотский грунтовой могильник VII в. до н.э.; для IV в. до н.э. это святилища Уляпа, некрополя Тенгинского II городища, Начерзийского могильника. Что касается остальных памятников этого времени, то межкурганное и вокруг курганное пространство просто не исследовалось. Возможно, перекрытое насыпью святилища погребение грунтового могильника было исследовано Н.И.Веселовским в 16 Воронежском кургане. Но все ли эти курганы связаны исключительно с погребальным ритуалом и являются тризнами по погребенным в грунтовом могильнике? На наш взгляд, связь здесь скорее обратная. Именно могильники устраиваются в сакрализованном месте, там же, где находятся святилища, подобно тому, как у христиан погребения находятся в пределах храма или возле храма. Количество и качество жертвоприношений в святилищах многократно превосходит погребальный инвентарь грунтовых могил. Таким образом, подношения богам выглядят гораздо обильнее и богаче, чем предкам.

Исследованный нами курган наиболее близок по своей конструкции кургану 2 Уляпской группы. У этого святилища, сооруженного на уровне древнего горизонта, также прослежены столбовые ямки, имеются как остатки черепов коней, так целые костяки (Лесков A.M., 1981).

Жертвоприношения коней, лежащих вокруг центральной площадки, характерны для курганов Закубанья еще с раннескифского времени (Келермес, Ульс-кие курганы, Воронежские и т.д.) (Галанина Л.К., 1997, с.84-86; OAK за 1903 г., с.72; Leskov A., 1986, S.24-27). В то же время такая черта, когда в качестве pars pro toto в ритуале встречается только череп лошади или череп с конечностями (шкура), а туша животного используется в качестве ритуальной пищи, часто встречается в меотских грунтовых могильниках начиная еще с протомеотского времени (Беглова Е.А., 1989, с.143; Лесков A.M., Эрлих В.Р., 1999, с.34).

На целую серию находок одних конских черепов в кургане 16 у ст. Воронежской указывал Н.И. Веселовский (OAK за 1903 г., с.72). Встречены конские черепа и во 2-м Уляпском кургане. В то же время надо отметить, что ритуальное сожжение как конских голов, так и целых лошадей на этой территории встречено пока впервые.

Обнаруженный инвентарь исследованного комплекса выделяется, прежде всего, предметами конского снаряжения. Ввиду чрезвычайно плохой сохранности железа, побывавшего в огне, о форме некоторых предметов мы можем судить лишь по фрагментам.

 

Это железные петельчатые удила со "строгими" крестовидными насадками, чрезвычайно характерные для этого времени (рис.3, 1). В Закубанье подобный тип удил появляется еще в VII в. до н.э., а крестовидные насадки появляются уже V в. до н.э. (11-й Ульский курган).

Все псалии, встреченные при конских жертвоприношениях, — двудырчатые, которые появляются в скифском мире еще в VI в. до н.э.

Конские жертвоприношения святилища сопровождали железные прямые и С-видные двудырчатые псалии или бронзовые S-овидные с шишечками на конце (рис.3, 3,4,6). Они находят аналогии в комплексах IV в. до н.э. Закубанья(Эрлих В.Р, 1992, с. 161-163). Поздние варианты S-видных псалиев с шишечками на концах встречаются в Лесостепи (к. 1 у с. Волковцы; Пастырское, к.4) и Степной Скифии (Ильинская В.А., 1968, с. 114, рис.30; Петренко В.Г., 1967, табл.26, 7; Манцевич А.П., 1987, с.43, № 24).

Кроме этих, типичных для своего времени псалиев, в кургане обнаружены биметаллические псалии (по крайней мере 4 пары). Средняя часть этих псалиев (там, где располагаются отверстия) была железной, а окончания — бронзовые, прилитые с помощью восковой модели. Среди биметаллических псалиев выделяются три типа:

1). S-овидные псалии с бронзовыми окончаниями, имеющие шишечки на конце (рис. 3, 2, 8); 2). S-овидные биметаллические псалии с бронзовыми лопастями на конце (рис.3,7); 3). Изогнутые псалии с бронзовыми зооморфными окончаниями; с одной стороны это головка пантеры, с другой — конское копыто (рис.3,5).

Форма остальных биметаллических псалиев не восстановима.

Биметаллические элементы уздечки являются характерной чертой исследованного комплекса. В скифо-савроматском мире биметаллические псалии достаточно редки. Наиболее ранние железные псалии с бронзовыми зооморфными окончаниями встречены в могильнике Пятимары I на территории савроматов и относятся к IV в. до н.э.; есть они и в 6-м Филиповском кургане (Смирнов К.Ф., 1964, с.322, рис.29, 4а; The Golden Deer, 2000, № 117). Биметаллические псалии также встречены в комплексах V-IV вв. до н.э. на Среднем и Нижнем Дону —Дуровка, к.9; Шолоховский курган (рис.7, 5) (Пузикова А.И., 2001, с.231, рис.29, 5; Максименко В.Е., 1983, с.166, рис.12).

В Прикубанье также нам известны случаи находок S-видных биметаллических псалиев. Бронзовый фрагмент биметаллического псалия с головкой пантеры подобный найден в Воронежском кургане 19 (OAK за 1903 г., с.74, рис.151) (рис.7, 2), другой очень близкий псалий происходит из святилища с конскими жертвоприношениями из Абхазии (Очамчири, городище Гюэнос) (рис.7,3). По видимому, к фрагменту биметаллического псалия можно отнести и головку пантеры, обнаруженную нами в фондах КГИАМЗ. На втулке этого предмета имелись следы железа (KM 11030/881). Из святилища в Гюэносе происходят и биметаллические псалии, однако с головками не пантер, а птиц (рис.7,4) (Шамба С.М., 1988, с.93, табл.ХVIII, 8-10).

С-видные и S-видные биметаллические псалии в Прикубанье встречены в неопубликованных до сих пор Говердовских курганах 6 и 7 возле Майкопа, которые также являлись, скорее всего, святилищами с конскими жертвоприношениями (Нехаев А.А., 1986, рис. 101,123). Известны подобные псалии и в недавно открытом грунтовом могильнике у хут. Прикубанского (Марченко И.И. и др., 2001, с. 93), еще один псалий из неустановленного прикубанского памятника хранится в КГИАМЗ (инв. № КМ 11030/164).

Подобное украшение бронзовыми приливами парадных уздечек вполне объясняется тем, что ярко начищенная бронза блестела на солнце и выглядела издалека как золото.

Бляшки ремней оголовья, встреченные вместе с конскими уздечками, принадлежат нескольким типам. В большинстве конских жертвоприношений найдены круглые выпуклые или полусферические бляшки различных размеров (рис.3, 10,12). Бляшки этого типа широко распространены в Закубанье, где они известны с конца VI в. до н.э. (Эрлих В.Р., 1992, с. 167). Использовались они и в Украинской Лесостепи, и у савроматов (Ильинская В.А., 1968, с.129; Смирнов К.Ф., 1961, с. 153,154, рис.51, 52).

У конского жертвоприношения 9 обнаружены бляшки-розетки ромбовидной формы с 6 выпуклостями (рис.3, 11). Близкие по форме бляшки происходят из Уляпского кургана 8, датируемого IV в до н.э. (Leskov A., 1990, S.190, № 213). В украинской правобережной Лесостепи подобные бляшки встречены в кургане у с. Кошеватое, который В.Г.Петренко датирует рубежом IV-V либо началом IV в. до н.э. (Петренко В.Г., 1967, с.94,161, табл.27, 8). Встречены подобные бляхи и на Нижнем Дону в Шолоховском кургане (Максименко В.Е., 1983, с.166, рис.12,12).

Кроме этого, некоторые лошади имели нащечные зооморфные бляхи; это гравированная бляха в виде сдвоенных птичьих головок (рис.3, 9) и сильно поврежденный нащечник с неясным зооморфным изображением (рис.3,14).

Кроме бляшек, в состав уздечных комплектов входили многочисленные бронзовые ворворки и уздечные колечки-пронизи (рис.3,13,15,16). Функции этих предметов различны. Они служили для фиксации ремней, наносников на ремнях, закрепляли узелки сбруи.

 

Наиболее примечательными деталями уздечных комплектов являлись конские наносники. В пяти случаях это плоские зооморфные наносники. Они крепятся к ремню при помощи такой же плоской, как они сами, петельки, и, вероятно, для фиксации на наносном ремне в вертикальном состоянии имели какие-то дополнительные приспособления, узелки. Возможно, также для фиксации этих наносников на ремне служили и бронзовые колечки, которые встречаются вместе с ними.

Плоские наносники в основном характерны для региона Кубани IV в до н.э., в то время как в степной Скифии в это время более характерны наносники в виде скульптурной головки животных.

Наносники в виде головы оленя или лося с рогом в виде головок хищных птиц (четыре из них однотипны)

(рис.4,1-5). Они композиционно близки к наносникам кургана 19 у станицы Воронежской, ряду наносников из ст. Елизаветинской, хранящихся в Гос. Эрмитаже и КГИАМЗ, наноснику из Карагодеуашха, а также найденному случайно в Фаногории (Leskov А., 1990, fig.81; OAK за 1903 г, с.74, рис.140-142,148; КГИАМЗ, № КМ 1130/ 238, 671, 801; Переводчикова Е.А, 1984, с. 11, рис.4,7; Лаппо-Данилевский А., Мальмберг В., 1894,табл.VII, 4; Кобылина М.М., 1972, с.91, рисунок) (рис.7,5-8). На других территориях подобные наносники встречены в Южном Приуралье — Филипповский курган 3; на Нижнем Дону — Шолоховский курган (рис.7,10), в Абхазии — Агудзера (рис.7, 77) (The Golden Deer, 2000, № 105; Максименко В.Е., 1983, с.166, рис.12, 8; Воронов Ю.Н., 1975, с.231, рис.11, 4). Безусловно, их появление там указывает на связи с Прикубаньем.

Два наносника представляют собой головки грифонов с закрученным клювом на плоской пластине; они несколько различаются формой и размерами (рис.4, 7,8). Плоский наносник в виде орлиноголового грифона с закрученным клювом встречен в кург. 19 у ст.Воронежской, однако у него отсутствует пластина (OAK за 1903 г., с.74, рис. 150). В том же кургане имеется и плоский наносник в виде головок птицы и кошачьего хищника, аналогичный Тенгинскому (рис.4, 6) (OAK за 1903 г., с.74, рис. 146) (рис.7,12). Наиболее интересен наносник в виде головы пантеры, терзающей человеческую голову (рис.4, 9). Этот бронзовый предмет отлит по восковой модели с утратой формы. Плоская часть наносника представляет собой человеческую голову в обрамлении двух пар звериных лап (вторая пара лап не сохранилась, и на их месте имеются следы облома). Лицо человека широкое, с раскрытыми глазами, переданными двумя овальными рельефными линиями, внутри которых находятся зрачки в виде ромбических выпуклостей. Рельефный нос, слегка расширенный внизу, выступает из надбровного выступа — рельефного пояска. Рот передан небольшой овальной выемкой. В нижней части лицо имеет плавное сужение к треугольному подбородку, слегка подчеркнутое насечками с двух сторон; возможно художник таким образом хотел передать бороду. Рельефными параллельными линиями переданы и пряди волос, доходящие до уровня лба и упирающиеся в опоясывающую голову поперечную линию (ленту или край головного убора). Возможно, так художник пытался передать прическу, головной убор или шлем. К голове примыкает трапециевидная пластина, передающая либо шею человека, либо торс животного. В другой плоскости к человеческой голове находится голова кошачьего хищника — пантеры с приоткрытой пастью и изогнутой дугой шеей; автором рельефно переданы шерсть, ухо, миндалевидный глаз. Пасть зверя находится у верхней части головы человека. Плоская часть изделия на обороте имеет петлю для крепления к наносному ремню. Размеры наносника: 8,2x3,3 см.

По своим конструкционным особенностям тенгинский наносник, вероятно, восходит к группе скульптурных наносников и налобников Северного Причерноморья VI-IV вв. до н.э. Некоторые из них имеют и дополнительные изображения (личины) животного на плоской пластине. Так, например, близок тенгинскому наносник из кургана Чмырева . Могила, на котором в двух плоскостях имеются скульптурное изображение кошачьего хищника и рельефное изображения звериной личины в обрамлении лап на плоской пластине (Мелюкова А.И., 1976,с.113,рис.3,5)(рис.7,7). Однако, мастер тенгинского наносника переосмыслил известные ему прототипы, используя их для своей задачи. Он ввел в композицию человеческое изображение. Следует отметить, что в варварском меотском искусстве этого времени изображения людей крайне редки. Для примера приведем гравированные изображение людей в профиль на курджипском колпачке, которые наверняка являлись подражанием мастера-варвара какому-то греческому прототипу (Галанина Л.К., 1980, с.93, № 51).

Обращаясь к смыслу сцены, изображенной на Тенгинском наноснике — терзание кошачьим хищником человеческой головы, — отметим, что кошачий хищник в родственном меотскому скифском искусстве (как и грифон) относился к существам нижнего мира, в то время как копытные и человек — к среднему миру, миру живых существ (Раевский Д.С, 1985, с. 112). Как считает Д.С.Раевский, копытное животное (и, естественно, изображение человека) маркирует в скифской картине мира "мир людей и вообще смертных существ, а хищник —хтонический мир, стихию смерти" (Раевский Д.С, 1985, с.152). Е.Е.Кузьминой сцена терзания представляется как изображение космогонического акта творения и возрождения через уничтожение (Кузьмина Е.Е., 1976, с.70). В Степной Скифии IV в. до н.э. сюжет терзания — пожирания кошачьим хищником человека встречен дважды.

На золотой пластине из кургана у с. Архангельская Слобода Херсонской области имеется изображение льва, терзающего бородатую человеческую голову (Лесков A.M., 1972, рис.39). А.М.Лесков считал эти бляшки фракийскими по происхождению (Лесков A.M., 1974, с.74), однако, как заметил Д.С.Раевский, они вполне вписываются в скифский контекст (Раевский Д.С., 1985, с.226).

 

Кроме этой бляшки, подобный сюжет встречен на одной из пластин ножен солохского меча, где изображена пантера с раскрытой пастью, обращенной к человеческой руке (Манцевич А.П., 1969, с.107, рис.11, 3; 1987, с.69-71, № 49). Таким образом, мы не отрицаем и возможности, что за сценой терзания человека пантерой стоит какой-то конкретный сюжет мифологии, имеющий скифо-меотские параллели.

Среди предметов вооружения в святилище найдены бронзовые и железные наконечники стрел. Железные наконечники встречены как отдельными экземплярами, так и блоками. Все они трехлопастные с треугольным контуром головки (рис.5, 13,14). Подобные наконечники стрел уже с середины VI в. до н.э. начинают преобладать в колчанных наборах Закубанья. В единичных экземплярах в комплексе представлены бронзовые наконечники стрел. Среди них мы можем выделить два типа — это трехлопастные наконечники на длинной втулке (отдел II, тип 4, вариант 10а по А.И. Мелюковой) (рис.5,15,16) и трехгранные наконечники (отдел III, тип 9, вариант 3) (рис.5, 17,18). В скифских памятниках эти типы наконечников стрел характерны для выделяемой А.И. Мелюковой четвертой хронологической группы, которую она датирует IV — нач. III вв. до н.э. (Мелюкова А.И., 1964, с.25-29, табл.IV, рис.1).

 

Золотые бляшки, найденные как в слое скоплений, так и в одной из столбовой ямок, также находят аналогии в причерноморских курганах IV в до н.э. Так, бляшке в виде головки негра (рис.5, 1) близки нашивные украшения из курганов Куль-Оба и Чертомлык (Копейкина Л.В., 1986, с.62, № 360; Алексеев А.Ю., 1986, с. 155, № 36). Две бляшки имеют изображение человеческой маски (рис.5, 6,7) с прямым длинным носом, вытаращенными глазами и волосами в виде коротких прямых лучей. Им наиболее близки бляшки, встреченные в кургане Солоха (Манцевич А.П., 1987, с.30, № 2). Бляшке-розетке (рис.5, 5) наиболее близки по стилю бляшки из Чертомлыкском кургана (Алексеев А.Ю., 1986, с.65, № 3).

В кургане встречена лента пальметт и отдельные ее фрагменты (рис.5, 9,10). Подобные пластины достаточно часто встречаются в скифских курганах это го времени, например, в кургане Куль-Оба (Копейкина Л.В., 1986, с.63, рис.38).

Ажурной бляшке в виде хищной птицы в квадратной рамке, найденной при расчистке столбовой ямки (рис.5, 4), полные аналогии пока не известны. Однако можно отметить определенную близость ее с одним типом бляшки с изображением лежащего грифона из женского погребения Толстой Могилы (Мозолевський Б.М., 1979, с.131, рис.113, 2).

Среди привозной посуды в кургане встречены фрагменты крупного краснофигурного закрытого сосуда — пелики "керченского стиля" со сценой предположительно вакхического содержания, расположенной между двух фризов из "ов" (рис.6, 1). Еще один фриз проходит по венчику сосуда. Подобные аттические сосуды появляются на Боспоре в кон. V — нач. IV вв. до н.э. и бытуют на протяжении всего IV в. до н.э. (Кобылина М.М., 1951, с.137). Однако по ряду признаков этот сосуд можно отнести к краснофигурным вазам так называемого позднеклассического II периода и датировать 2-й пол. IV в. до н.э. (Boardman  J., 1989, р.190-193, fig.407-412).

Среди фрагментов импортных сосудов встречена нижняя часть чернолаковой мисочки (рис.6,2), которая сопоставима с типами 830-834 Афинской агоры и датирована серединой — 3-й четв. IV в. до н.э., чему не противоречит и штампованый декор (Sparkes В. & Talcott L., 1970, р. 131,132,295, Р1.33), а также красноглиняный мортар (рис.6, 7). Имелся также фрагмент лекифа с шаровидным туловом, украшенным сетчатым орнаментом (рис.5,4). Подобный лекиф встречен в погребении А-157 Нимфейского могильника и датирован 2-й пол. IV в. до н.э. (Нимфей, 1999, с.44, № 74). В погр.41 некрополя Горгиппии два сетчатых лекифа встречены с бронзовой пантикапейской монетой 330-315 гг. до н.э. Это погребение датировано Е.М.Алексеевой концом IV-III вв. до н.э. (Алексеева Е.М., 1982, с.54-58, рис.32).

Кроме керамики, в слое святилища найдена стеклянная двусторонняя подвеска со штампованным изображением мужского бородатого лица синего стекла, с утраченной петлей-жгутиком (рис.5, 77). Подобные подвески с изображением мужского божества (Баала, Аммона или Зевса) Е.М.Алексеева относит к типу 182 и датирует достаточно широко IV-III вв. до н.э., отмечая при этом, что по стилю они могут датироваться и немного более ранним периодом (Алексеева Е.М., 1978, с.62, 73; табл.34,15-17).

Среди ритуальных предметов был также обнаружен фрагмент терракотового медальона с неясным изображением (рис.5, 72), однако не головы Медузы, а другого женского божества. Использованный штамп, по-видимому, близок штампу на терракотовом медальоне с изображением женского божества (Деметры либо Афины в шлеме) из к. 15 у ст.Воронежской (OAK за 1903 г., с.71, рис.130). Терракотовые штампованные изображения Медузы ("горгонейоны") и других божеств, покрытые позолотой, характерны для 2-й пол. IV — нач. III в. до н.э. Они встречаются в Западном Причерноморье, Прикубанье и Центральном Предкавказье (Малышев А.А., 1993, с.50,51; Прокопенко А.А., 2001, с.225).

 

Таким образом, исследованное меотское святилище некрополя II Тенгинского городища можно отнести ко 2-й пол. IV в. до н.э. и сопоставить с позднейшим периодом бытования городища. Дальнейшее исследование этого памятника, как и более детальное изучение уже открытых комплексов несомненно позволит получить новые данные о материальной и духовной культуре древнего населения степного Закубанья.

 

ЛИТЕРАТУРА И АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

 

Алексеев А. Ю., 1986. Нашивные бляшки из Чертомлыкского кургана // Античная торевтика. Л.

Алексеева Е.М., 1978. Античные бусы Северного Причерноморья // САИ. Вып.Г1-12.

Алексеева Е.М., 1982. Юго-восточная часть некрополя Горгиппии // Горгиппия. II. Краснодар.

Беглова Е., 1989. Погребальный обряд уляпских грунтовых могильников в Красногвардейском районе // Меоты — предки адыгов. Майкоп.

Беглова Е.А. Эрлих В.Р., 1998. Древнейшая фортификация меотской культуры // Проблемы археологии Восточной Европы. Тез. докл. конференции. Ростов-на-Дону.

Василиненко Д.Э., Кондрашев А.В., Пьянков А.В., 1993. Археологические материалы предскифского и раннескифского времени // Древности Кубани и Черноморья (Studia Pontocavcasica, I). Краснодар.

Воронов Ю.Н., 1975. Вооружение древнеабхазских племен в V1-I вв. до н.э. // Скифский мир. Киев.

Галанина Л.К., 1980. Курджипский курган. Л

Галанина Л.К.. 1997. Келермесские курганы, М,

Галанина Л.К., Лесков A.M., 1996. Ульские курганы как исторический источник // Эрмитажные чтения памяти Б.Б.Пиотровского. Тезисы докладов. СПб.

Гей А.Н., 1984. Отчет о работе Абинского отряда Северо-кавказской экспедиции в 1984 г. // Архив ИАРАН. P-I, № 11062.

Ильинская В.А., 1968. Скифы днепровского лесостепного левобережья (курганы Посулья). Киев.

Кобылина М.М., 1951. Поздние боспорские пелики //МИА.№19.

Кобылина М.М., 1968. Раскопки Фаногории // АО-1968 г. М., 1972.

Копейкина Л.В., 1986. Золотые бляшки из кургана Куль-Оба // Античная торевтика. Л.

Кузьмина Е.Е., 1976. О семантике изображений на Чертомлыкской амфоре // СА. № 3.

Лаппо-Данилевский А., Мальмберг В., 1894. Курган Карагодеуашх // MAP. № 13. СПб.

Лесков A.M., 1972. Новые сокровища курганов Украины (Treasures from the Ukrainian barrows: latest discoveries). Л.

Лесков A.M., 1974. Скарбикурганiв Херсонщини. Киiв.

Лесков A.M., Эрлих В.Р, 1999. Могильник Фарс/Клады. М.

Максименко В.Е., 1983. Савроматы и сарматы на Нижнем Дону. Ростов-на-Дону.

Малышев А.А., 1992. Позолоченные терракотовые медальоны с изображением Медузы Горгоны в Прикубанье // Граковские чтения на кафедре археологии МГУ 1989-1990 гг. Мат-лы семинара по скифо-сарматской археологии. М.

Малышев А.А., 1996. Античный импорт в Закубанье (VI-IV вв. до н.э.). По материалам раскопок II

Тенгинского городища // Актуальные проблемы археологии Северного Кавказа. XIX "Крупновские чтения".Тезисы докладов. М.

Манцевич А.П., 1969. Парадный меч из кургана Солоха // Древние фракийцы в Северном Причерноморье (МИА. № 150). М.

Манцевич А.П., 1987. Курган Солоха. Л.

Марченко И.И., Лимберис Н.Ю., Бочковой В.В., 2001. Новый меотский могильник у хут. Прикубанский // Третья кубанская археологическая конференция. Тезисы докладов. Краснодар-Анапа.

Мелюкова А.И., 1964. Вооружение скифов // САИ. Вып.Д1-4. М.

Мелюкова А.И., 1976. К вопросу о взаимосвязи скифского и фракийского искусства // Скифо-сибирский звериный стиль в искусстве народов Евразии. М.

Мозолевський Б.М., 1977. Товста Могила. Кiев.

Нехаев А.А., 1986. Отчет адыгейской археологической экспедиции за 1986 год // Архив ИА РАН, P-I, № 14072.

Нимфей, 1999— Древний город Нимфей. Каталог выставки. СПБ.

OAK за 1903 г. СПб., 1906.

Переводчикова Е.В., 1984. Характеристика предметов скифского звериного стиля // Археолого-этнографические исследования. Краснодар.

Петренко В.Г., 1967. Правобережье Среднего Приднепровья в V-III вв. до н.э. // САИ. Вып. Д 1-4. М.

Прокопенко Ю.А. 2001. К вопросу о выделении в материалах IV-I вв. до н.э. памятников Ставрополья узко датирующихся комплексов IV-III вв. до н.э. // Третья кубанская археологическая конференция. Тезисы докладов. Краснодар-Анапа.

Раевский Д. С, 1985. Модель мира скифской культуры. М.

Сазонов А.А., 1992. Отчет о работе Теучежского отряда археологической экспедиции АРИГИ в 1992 г. // Архив ИА РАН, P-I, № 17845.

Сазонов А.А., 1995. Протомеотский культовый комплекс в урочище Ленинхабль на реке Пшиш // Археология Адыгеи. Майкоп.

Сазонов А.А., 1995а. Ранняя группа конских захоронений протомеотского могильника Пшиш // Археология Адыгеи. Майкоп.

Смирнов К.Ф., 1961. Вооружение савроматовIIМИА. № 101.

Смирнов К.Ф., 1964. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М.

Шамба СМ., 1988. Гюэнос-I. Тбилиси.

Эрлих В.Р., 1992. Вооружение и конское снаряжение в культуре населения Закубанья в скифское время // Архив ИА РАН. Р-И, № 2509.

Эрлих В.Р., 1996. Тенгинское городище II в свете бытовых памятников меотской культуры Закубанья // Актуальные проблемы археологии Северного Кавказа. XIX "Крупновские чтения". Тезисы докладов. М.

Эрлих В.Р., 2001. Святилища в меотской культуре Закубанья скифского времени (к постановке проблемы) // Боспорский феномен. Мат-лы международ, научн. конференции. Ч.2. СПб.

Boardman J., 1989. Athenian red figure vases. The classical period. London.

The Golden Deer, 2000 — The Golden Deer of Eurasia. Scythian and Sarmatian Treasures of the Russian Steppe. N-Y.

Leskov A., 1990. Grabschatze der Adygeen. Мыnchen.

Rotroff S., 1997. Hellenistic pottery. Athenian and

imported wheelmade table ware and related material// The Athenian Agora. Vol.XXIX. Princeton, New Jersey.

Sparkes B. & Talcott L., 1970. Black and Plain Pottery of 6^lh, 5^th and 4^th Centuries B.C. // The  Athenian Agora. Vol. XII. Princeton, New Jersey.